Евгений Меркулов - Жемчуга и самоцветы. Избранные стихи и песни. Том 2

От подкопов и подкупов толку нема,
Казаки пресекают всё разом.
Турки рвутся обратно, в родные дома,
Подчинения нету приказам.

А защитники тоже не чают чудес:
Вполовину ряды поредели,
Продовольствия мало, снарядов в обрез,
Нету силы в измученном теле.

Дух не сломлен казачий. Война, так война.
До последнего биться готовы.
На миру, как известно, и смерть не страшна,
Но не плен и не рабьи оковы!

И Петров, атаман, произнёс свою речь:
«Казаки, призываю к атаке!
Всяко лучше в бою славной смертью полечь,
Чем подохнуть в плену, как собаке».

И в осеннюю ночку, как раз на Покров,
После службы защитники строем
Порешили наутро идти на врагов,
Попрощались друг с другом пред боем.

Рано-рано, в предутренней свежей тиши
Казаки отворили ворота.
Глядь, а в лагере турок нема ни души,
Стан покинули свой отчего-то.

Только где-то у моря, в далёкой дали
Слышен шум отступающей рати.
И в Азовские воды ушли корабли,
Но никто не просил о возврате.

Богородица, видно, спасла казаков,
Заступилась за нас, не иначе.
С этих пор отмечаем мы праздник Покров
Как особенный праздник казачий.

I
Эй, хлопцы, потише, кому говорят!
Послухайте сказ про казачий адат.

А знаете ль вы, соколята мои,
Что здесь, на Кубани, веками
Звенели-гремели когда-то бои
Меж турками и казаками?

Но вот, пыл сражений на время затих,
И выпал для воев большой передых.

Чтоб турок готовить на новый удар,
Решил ихний бей Мухаммедка
Лазутчика лучшего из янычар
Секретно отправить в разведку.

Пусть вызнает, много ли у казаков
Орудий и ружей, и вострых клинков?

Как жаба лазутчик сидит в камышах,
Лишь бульки таращит из жижи.
– Веди меня дальше, – он молит – Аллах,
К пикетам казачьим поближе.

А там недалече шумна и шустра
Резвилась, мыряла в реке детвора.

И хлопчик Ивашка, лет десять, мабуть,
Хучь плавать умел, как таранька,
За щось зачепывся и начал тонуть,
Кричать стал о помощи Ванька.

Но дети боялись попасть в коловерть,
А взрослых нема… И залыбилась Смерть.

Не выдержал турок, из чакана – скок!
И в реку мальцу на подмогу.
С трудом, но сумел из воды на песок
Парнишку достать, слава Богу!

Очнулся, открыл свои очи Иван
И видит – склонился над ним басурман.

На выбритом лбу багровеет рубец,
Безусо лицо, безбородо.
Но турка ничуть не спужался малец,
Не зря жа казачьего рода.

– За то, что помог мне, храни тя Христос! —
Спасителю тихо Иван произнёс.

Вдруг рядом послышалось ржанье коней,
Казачий разъезд на подходе.
Лазутчик растаял среди куширей,
И не было будто бы вроде.

II
А время бежало, Иван подрастал
И смелым, и мудрым воителем стал.

За стойкость и силу его, говорят,
Любили в народе Ивана
И дали прозвание батька Булат,
Доверили пост атамана.

Немало деяний на счёте бойцов,
«Булатных» лихих кубанцов-молодцов.

И раз после сечи построили в ряд
Пленённых в бою басурманов.
Пущай ихни судьбы решает Булат,
Да сбудется суд атаманов!

Глядит атаман: Мухаммедки бойцы —
Мундиры да фески, почти близнецы.

Но вдруг задержался Булатовый взгляд
На шраме на лбу у вражины.
Увидел того, кто лет двадцать назад
Извлечь его смог из стремнины.

А турок узнать не сумел бы сейчас
Того казака, кому жизню он спас.

Булат приказал тех, кто сдался в полон,
Кормить и поить получшее.
А с турком со шрамом последовал он
В передние, нычит, траншеи.

Взобрались они на высокий курган,
Тогда и открылся Булат-атаман.

Вон, вишь за курганом кострища горят?
Вертайся, дарю тебе волю.
Один уговор лишь – по новой опять
Попасться не вздумай нам боле.

От речи такой басурман онемел.
Он думал, что батька ведёт на расстрел.

– Урус, объясни мне, зачем? Почему?
Откуда подобная милость?!
Аллахом клянусь, я никак не пойму,
Да что ж это вдруг приключилось?!