Сергей Степанов-Прошельцев - Перекрёсток путей объездных. Лирика

И лишь один вопрос засел:

куда ведут пути,

и так мучительно зачем

искать, что не найти?

* * *

Слоилось над нами марево, хрущёвская шла весна,

и яркой огненной мальвою просвечивала звезда.

По рытвинам, по прогалинам, по доннику и хвощам

вела она в путь негаданный, что столько нам обещал.

Какого сюрприза ждали мы? Был близок уже финал,

но цели того блуждания никто никогда не знал.

И вот мы летим, не мешкая, – туда, где исчезнет свет,

где тьма навсегда кромешная, и выхода вовсе выхода нет.

Бездонная это скважина, на свете всему предел…

Ты, Время, не притормаживай —

у нас ещё много дел.

* * *

Ночь которую подряд,

словно с гор сошла лавина,

эти сны – они без дат,

розовые, как фламинго.

Зарекался сколько впредь —

позабыть все эти ночи,

но не могут сны взрослеть,

если память не захочет.

Я возьму у ноября

эти слякотные вёрсты,

этот запах имбиря —

пряный и немного острый.

Запах вянущей листвы,

что легла на эстакаду,

чтобы навсегда отвык

вспоминать, чего не надо.

* * *

В тяжёлые зимние вёрсты

ты сам от себя не уйдешь,

ведь правда не знает притворства —

притворство курирует ложь.

Нельзя превратиться в монаха,

когда ты по жизни гусар.

По воле какого монарха

сценарий ты тот написал?

Беда ли подвигла большая,

укоры ли тёмной души?

Зачем ты уходишь, прощая

лишь то, что ты сам нагрешил?

И бродишь потерянной тенью,

опять недовольный собой…

Смиренье не есть примиренье,

нельзя примириться с судьбой.

И пусть эшафот, лепрозорий,

дурдом – это разве финал?

Ты вспомни, как верила Зоя

в народ, что ей в душу плевал.

* * *

Утонула девочка – омут затянул,

и голодной галкою заметалась грусть:

груз надежд несбывшихся с нею затонул —

это был, наверное, непосильный груз.

Я не эту девочку за руку водил —

её тоже выкрала вечности река.

Смерть бывает легкою только от воды —

той, откуда вышли мы в прежние века.

Только вот не легче мне – знаю я одно,

что сомкнет объятия голубая ширь,

словно, крепко связанный, я иду на дно

и осталось воздуха на один пузырь.

Радуйся, русалочья вольная орда,

жизнь мне нахлобучена как-то набекрень,

с вами я, красавицы, ваш я навсегда

в поминальном празднике на Иванов день.

* * *

Друзей своих я не кидал,

но смерть не обмануть:

уходят люди в никуда —

в заснеженную муть.

Туда, где белая парча

на фоне голубом,

где тишина и где молчат

о чём-то о своём.

Так, уходя, молчал «Варяг»

кипящих волн среди.

Та безысходность января

отчаянью сродни.

Она сгущается, как дым,

что с ветром примирён

в объятьях ночи и звезды

и вечности времён.

Нет, позабыть я уже не способен

* * *

– Послушай,

не надо туда, в эту белую дымку…

Послушный,

я шапку надену свою невидимку,

и всё же проникну туда,

куда раньше причалил.

Кричали,

как дети в роддоме, голодные чайки,

а я – обечайка,

ячейка для сети рыбацкой,

но с ней не поймаешь

горячего пекла июля,

как меда из улья.

Была та дурацкой

прикольная вроде затея:

потея,

ловить те мгновенья,

что в вечность летели, как пули,

и это от скал отраженное горькое эхо…

Зачем я уехал

в ноябрьские ночи, где темень,

где нету июля,

где в том лишь утеха,

что мы темноту не любили?

А впрочем, всё это

совсем не относится к теме.

* * *

Вязкая мгла, и ветер лилов

в мире большом, ночном,

в нём, вероятно, не хватит слов,

чтоб рассказать о том,

что послужило всему виной,

что мотыльком вилось,

как захлебнулся тёплой волной

мокрых твоих волос.

Месяц растущий на сосны влез,

пухнет он словно флюс…

Сплюшка кричит, усыпляя лес,

может, я тоже сплю?

Словно лунатик, глаза закрыв,

следую за тобой…

Томная фуга, лунный мотив,

голос луны – гобой.

Озеро – тёмный рваный лоскут,

мшистый вдали увал,

и невозможно забыть тоску,

если всё потерял.

* * *

Сто дождинок – отнюдь не ливень,

это – лишь на него намёк.

Но зачем я такой счастливый,

если я, как губка, намок?

И не знает судьба слепая,

и не знает тьмутаракань,

что с дождём к тебе прилипаю,

словно платья влажная ткань.

Есть дневник в моём школьном ранце,

в дневнике я том не пойму,

почему не могу пробраться

к сердцу гордому твоему.

Пасмурь муторная в округе,

влажный сумрак лесных утроб,