Александр Козлов: Медведь-Шатун

Благодарности:

Елена Юрьевна Збаражская

© Александр Козлов, 2019

ISBN 978-5-0050-1198-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

«Я тебя очень прошу все мои стихи распечатать и оставить у себя в качестве памяти обо мне. Я не хочу, чтобы все мои труды превратились в дым…»

Эти слова Саша написал мне в начале августа 2018 года. Уже тогда я решила, что создам сборник его стихов. Сам он никогда к этому не стремился, потому что не считал это главным. В одной из переписок с ним, он написал так: «Я никогда не писал стихи, а пробовал через написание сбросить свой негатив и не более того. Я не поэт, у меня нет должных качеств для поэта. Я поэтолог – смесь поэта и психолога». Потом смеялся откровенно. Я же считала его поэтом всегда, с первого с ним знакомства на литературном сайте, на котором мы делились своим творчеством несколько лет. Впервые, прочитав его творения, почувствовала в них энергетику и глубокую смысловую начинку, некоторые казались омерзительными, многие приводили в ужас после прочтения. Позже научилась принимать его стихи по-другому, понимая то, что он пишет в них себя – свою жизнь, страхи, радости, мечты, одиночество, любовь, и всегда откровенно, честно, эмоционально. Этим они меня и поражали, приводили в состояние «полное погружение» в чувства героя, восхищали своей прямолинейностью, удивительной образностью, дерзостью, «рычанием» и в то же время, красотой, владением слова. Послевкусие после прочитанного было всегда, а иногда слова его «дымились» на языке, если можно так сказать. Он и писал о себе: «Я идиот-стихоплёт и моя судьба – это писать через внутреннее настроение, и не терять ни грамма драгоценных эмоций». Именно поэтому, его стихи были живыми, настоящими, рвущими душу, пронизывающие читателя до мозга костей.

– Я писал по голым нервам! Сразу и без фильтра.

– Привык сочинять тогда, когда сочиняется и по возможности без искусственности.

В этом весь был Сашка, Медведь-Шатун.

«Сегодня какой-то страх грызёт весь день. Даже руки и ноги холодные. Написал новое, не думаю, что оно кому-то понравится. Но я вынашивал его всю ночь».

«Лен, скажи честно – моё последнее стихо про анти-гения имеет ценность…? Мне показалось, что это одно из лучших, что я написал…»

Очень часто от Саши приходили такие сообщения. Чувствовалось его переживание, как читатели отреагируют на его новое написанное? А потом спрашивал: «Ну, скажи правду, мой последний стих не очень отстойный?». Я же, читая его свежие строки, опять поражалась его мастерству – умение передать настроение и глубину мысли, которая его беспокоила, грызла изнутри. Саша любил и уважал критику. Считал, что без критики любая творческая личность превращается в пластилин. «Я не желаю жалости, я хочу объективности в полной мере, если это возможно…» – такого отношения он хотел и к своим стихам, ждал откровенных мнений, рецензий, и не боялся, что его строки разнесут в пух и прах. К другим авторам у него был такой же подход. Он умел высказываться жёстко, даже грубо, если чья-то работа ему казалось недостойной, умел указать на авторские недочёты. Если ему были непонятны моменты после прочитанного, всегда спрашивал автора, чтобы ему разложили свою идею по-полочкам. Иногда просила, чтобы он не был очень резким в своих комментариях, чтобы не сильно «ранить» автора – быть паинькой, на что он отвечал: «Если я буду паинькой, сдохну через неделю», но тут же становился мягким и смешливым. Умел и хвалить. Саша обладал редким качеством – по-детски непосредственно, задорно и весело восхищаться чужими творческими достижениями, всегда искренне и на порыве. Его похвалы считались особыми, как высшей, авторитетной оценкой, по крайней мере, лично для меня.

Сам он любил стихи, в которых прослеживалась философия, благоухало декадансом (обожал его), строки с элементами «готики», «дума» и навалившегося состояния одиночества – те, в которых был выброс откровенности и боли, что видишь не строки, а самого человека – это называл «поэзией искренности». Считал, что в стихах не всегда нужны изыски, иногда и без них всё очень качественно может быть. Ненавидел пафосность. В строках нравился порванный стихотворный ритм, образность.