Валентина Спирина - Июньская соната. Девять Жизней

Зачем посмеялись над чувством к другому?
А он, оказалось, завещан мне Богом.
Как тянется сердце к чему-то родному!
Стою у двери. Что же там, за порогом?

Когда-то мы встретимся, знаю я точно.
(Убьёт безразличием, вдруг рассмеётся?)
Безоблачным днём или лунною ночью…
Моё утомлённое, милое Солнце!

Кристальная честность нагнулась и шепчет:
«Не надо общения: больно обоим.
Не надо общения: дышится легче.
Он слёз и волнений твоих не достоин».

А я не могу: он сегодня так бледен.
Боюсь истреблять сострадание, нежность.
(Пускай проиграла, есть повод для сплетен).
Судьба приготовила нам неизбежность.

Бывает, молчание хуже отказа.
Не пишите, душите злобой, гордыней.
Опять деловой разговор. И зараза
Достигла сердец, превращая их в иней.

Гордым считаешь меня, легкомысленным?
Дерзким, смешным временами?
Поздно тушить из обид многочисленных
Ревности бурное пламя?

Слишком похожие, слишком различные
Судьбы у нас и тревоги.
Всё же когда-то сведут пограничные
Узкие наши дороги.

Скоро созреют колосья пшеничные,
Хлеба хочу раньше срока…
Так же и я проявил безразличие
К боли твоей и упрёкам.

Очень боюсь прикоснуться нечаянно
К жизни твоей неприметной.
Очень страдаю, когда ты печальная,
Хочешь быть кем-то согретой.

Молят бараны побриться обросшие,
Дай им любовь лишь и ласку.
Так же и я, незаметно приросшую
Сброшу холодную маску.

Быстро? Не знаю, учусь я прощению.
Это тупик? Вероятно.
(Ты на свободе, а я весь в сомнениях?)
Я ли тебе неприятен?

Гордым считаешь меня, легкомысленным?
Дерзким, смешным временами?
Буду тушить из обид многочисленных
Ревности бурное пламя!

Когда прокатился по нашей земле
Огромнейший танк и убил человека,
Я понял, настала война на селе,
Не хочет она ни огня и ни снега.

Съедает деревья, животных и хлеб.
Кровавые лужи… Родители, где вы?
Не знает пощады, нет света во мгле.
«Живым остаёшься, идёшь ты налево»

Куда-то в вагоне увозят сестру.
Потом рассказали: на опыты немцам.
Дощечка на шее («Ходячий ты труп»)
Под номером десять на маленьком тельце.

Обида и злость, долгожданная месть —
В четырнадцать лет подорвал я на мине
Врага. Прилетела внезапная весть —
Наступит конец беспощадной машине!

Замёрзло всё тело, зима позади.
Замёрзли все чувства – и тёплой весною
Не радует солнце и даже дожди —
Безмолвные слёзы над нашей страною.

И хочется кушать не только муку,
В которой находишь так много опилок!
Огурчик солёный и рыбу-треску
Мечтаю понюхать, никак не обмылок!

Меняю одежду на жизнь и еду,
Хочу накормить я пленённых у фрицев.
«А есть ли надежда?» – кричу я в бреду.
Господь, помоги своего мне добиться.

Советские танки! Повержено зло!
Победа! Свобода! И дышится легче!
Подругу Танюшу убили давно.
(Концлагерь Дахау). Но время не лечит.

Ты дядя, что плачешь? Ну, нету ноги,
Её отморозил холодною ночью.
Ты лучше молитвой мене помоги
Немецкой души наказанье отсрочить.

Когда прокатился по нашей земле
Огромнейший танк и убил человека,
Я понял, настала война на селе,
Но хочет она не огня и не снега!

Я рисовала на асфальте дождь,
Он белый был – не очень натурально.
Мой дождь, скорей, на вьюгу был похож…
Асфальтовая вьюга – шедеврально!

Еще нарисовала я цветы —
Ромашки белые на черном-черном фоне.
И мне они напомнили мечты,
Которые застыли, словно в коме.

Чуть-чуть подумав, я добавила в пейзаж
Двух белых кошек – хвостики сердечком.
И дом добавила, и пятый свой этаж,
И белых бабушек на лавке у крылечка.

Вдруг глянул гром и ожил белый дождь!
Текли-бежали кошки и старушки.
Мои ромашки охватила дрожь,
А весь пейзаж стал белой-белой лужей.

Небо в тучах, в голубую крапинку,
Солнце бьется в дыры ярко-желтое.
С крыши сонной звонко скатилась капелька,
На асфальт упала, сияет. Гордая.