Григорий Кружков - Пастушья сумка (сборник)

Пусть блики от витражного окна
В цвет крови или красного вина
С размаху мне забрызгают рубаху, –
Но этот воздух не подвластен страху,
И пурпура сильней голубизна.

Позволь и мне с тобою затвориться
В сон переливчатый, как перловица:
Не смерть в нем, а избыток бытия.
Не бойся! Спи, жемчужина моя,
Нам этот сон уже навеки снится.

Трещит цивилизации уклад,
Куда ни глянешь – трещины и щели;
Меж строчек новостей клубится ад,
И сами буквы будто озверели.
А ты танцуешь, убегая в сад,
Под музыку невидимой свирели.

Дракон, чтоб укусить себя за хвост,
Взметает пыль нелепыми прыжками;
Герои выбегают на помост,
Кривляются и дрыгают ногами.
А ты, как этот купол, полный звезд,
Кружишься – и колеблешься, как пламя.

Я помню ночь… Не ты ль меня во тьму
Вела плясать на берег, в полнолунье?
Не ты ль меня, к восторгу моему,
Безумила, жестокая плясунья?
Твоих даров тяжелую суму
Снесет ли память, старая горбунья?

О скорбь моя таинственная! Столь
Беспечная и ветреная с виду!
Какую затанцовываешь боль?
Какую ты беду или обиду
Руками хочешь развести? Позволь,
К тебе на помощь я уже не выйду.

Ты и сама управишься. Пляши,
Как пляшет семечко ольхи в полете!
Я буду лишь смотреть, как хороши
Движенья бедер в быстром развороте.
Что зренье? – осязание души,
А осязанье – это зренье плоти,

Подслеповатой к старости. Пока
Ты пляшешь, – как плясала без покрова
Перед очами дряхлого царька
Дщерь Иудеи, – я утешен снова:
Ведь танец твой, по мненью Дурака,
С лихвою стоит головы Святого.

Если сон –
подобие смерти
значит
пробужденье – рожденье
а мое беззаботное утро
воспоминанье
о радостном детстве
Я бываю самим собою
лишь одно мгновение в сутки
с каждым днем
оно наступает
на четыре секунды позже
Вечерами –
о, вечерами
на тебя я гляжу все печальней
словно чую
смерть моя близко
Приходи же с дарами святыми
с утешающим
тихим словом
дай мне губ твоих
причаститься
в них надежда
на воскрешенье

…А это значит, что решив и выбрав,
Ты перед выбором предстанешь снова
И потому на много тонких фибров
Ветвится ствол желания любого.

Нет, ты не пыль в стихийном произволе,
Ты сознаешь, что средь густого бора
Случайностей есть Древо Перебора,
В котором – торжество свободной воли.

Оно же, впрочем, Древо Униженья
Свободной Воли, ибо так и этак
Твое желанье терпит пораженье
На каждом перепутье гибких веток.

Так или этак – лучшей половины
Лишается, стезю свою сужая,
И каждый миг, как язычок змеиный,
Раздвоенностью безысходной жалит.

О, если бы не мыслию растечься –
Не только мыслью, волком или птицей, –
Всей полнотою жизни человечьей,
Все дрожью жил совпасть и наложиться,

Чтоб испытать все то, что недоступно,
Недостижимо, чуждо, беззаконно,
Изведать все развилки, сучья, дупла
И все плоды вкусить от этой кроны!

Есть сладкая в Эдеме сикомора,
Есть темный кедр над пропастью Эрева.
Но только это Древо Перебора
И есть познанья истинное Древо.

В необъятной стране за могучей рекой,
Где шесть месяцев падает снег,
Жил один маслосмазочный и прицепной,
Крупноблочный, пропиточный и тормозной,
Противозамерзающий и выносной,
Сверхурочный один человек.

Жил он с личной своей многожильной женой,
Очень ноской, нервущейся и раздвижной,
Гарантийно-ремонтной и чисто льняной,
Не снимаемой без пассатиж;
И однажды родился у них нарезной,
Безбилетный, сверхплановый и скоростной,
Акустический и полупереносной,
Двухпрограммный печальный малыш.

Над его головой не светила звезда,
Осеняло его только знамя труда,
И шумели отравленные провода,
И шуршала над крышей его лебеда,
И стучал по ушам барабан.

Он учился прилежно – скользить и сквозить,
Коли надо – и мордой об стол тормозить…
Если это начало, позвольте спросить:
Чем же кончится этот роман?

Он мне достался, как счастливый сон!
Подарок дружественной нам вдовы,
Был с дачи, из-под Клина, привезен
Альбомчик старый с марками Увы.