Игорь Изборцев - Пастушья сумка

И небеса прославят чудные дела Твои,

Господи

(Пс. 88, 6).

Колокольные звоны плыли над куполами монастырских храмов, над огромными, как зеленые острова, деревьями, над яблоневым садом на Святой горке; мягко обтекали костры древних башен и тонули в толще крепостных стен. Казалось, их источник находится не на земле, а где-то за облаками, и это там, высоко в небе, развешены колокола, в которые ударяют невидимые небесные звонари, рождая преображающие мир звуки. А внизу небесное и земное сливалось в единую реку, вытекающую из монастырских врат – реку Крестного хода, самого многолюдного и торжественного, поскольку свершался он в праздник Успения Пресвятой Богородицы, а монастырь носил это имя уже более пяти веков.

Если бы это шествие изображал художник, то, прежде всего, отразил бы на полотне изумрудную свежесть дороги, выстланной луговыми травами и цветами, а поверх зеленого нанес бы мазки небесной лазури, запечатленной в голубых облачениях духовенства; золотые искры в архиерейских митрах и панагиях, рапидах и крестах, хоругвиях и ризах икон; солнечные луковки над янтарными стебельками свечей; пеструю сумятицу лиц и выражение счастье на них. Нашлись бы только подходящие краски в палитре художника…

«В рождестве девство сохранила еси, во успении мира не оставила еси, Богородице…» – каждый поющий стремился вложить в молитву глубину своих чувств. «Преставилася еси к животу, Мати сущи Живота…» – слова плыли над лугами и холмами, над стерегущими время крепостными башнями, простирались к горизонту.

Крестный ход двигался, он охватывал кольцом монастырские стены, и когда на площади перед Святыми вратами появилась глава, его конец эту площадь едва успел покинуть. Находящаяся в начале шествия Икона Успения Пресвятой Богородицы, как великое чудо веры, одаривала всех невидимыми глазу благодатными осияниями. Взмахивали кропилами священники, разбрасывая по сторонам струи святой воды. А где-то все также бодро, словно и не было долгого, с подъемами и спусками, хождения, пели:

«В молитвах неусыпающую Богородицу и в предстательствах непреложное упование гроб и умерщвление не удержаста: якоже бо Живота Матерь к животу престави во утробу Вселивыйся приснодевственную».

Собрание молящихся на площади умножалось, и не то, что яблоку, крохотной косточке от чёток упасть, казалось, уж было некуда. А народ все пребывал. Кто-то из духовенства возгласил величание, и множество голосов подхватили рожденные в глубине столетий слова:

«Величаем Тя, Пренепорочная Мати Христа Бога нашего, и всеславное славим Успение Твое».

Еще не кончилась в чашах вода, и кропила обращались в сторону кричащих: «Сюда, сюда!», а небо, как будто проявляя собственное попечение, уж набухало вышней влагой. Первые капли дождя, не достигая земли, утонули в плотной человеческой массе. Но тучи сгущались, и робкий дождик обратился в ливень, который загремел по крышам, кронам деревьев, распустившимся куполам зонтов; заревел, устремляясь в провал спускающейся вниз дороги, откуда еще подтягивались последние ряды Крестного хода.

Разверзшееся небо рушилось вниз, в человеческое море, которое, переполняясь, ходило волнами, вскипало, поднималось лавиной, но не от страха, а от восхищения и восторга: «Радуйся, Предстательнице к Богу, мир спасающая; Радуйся, Заступнице, роду христианскому от Бога дарованная!»…

Достигнув высоты накала, ливень вдруг оборвался. Облака, как театральный занавес, раздвинулись по сторонам, и благословляющая десница солнца залила золотом кипящую Крестным ходом площадь. И не было в сердце иных побуждений и желаний, как только восклицать: «Радуйся, Обрадованная, во Успении Твоем нас не оставляющая!»

* * *

После обеда площадка у автостанции бурлила от обилия пассажиров. Не умещающие на скамейках отъезжающие сидели на собственных сумках или просто на застеленном газетами асфальте. Очередной автобус задерживался, расползались слухи, что на трасе какая-то авария. В автопавильоне рядом с кассой на соединенных в ряд пластмассовых креслах расположились женщины с детьми. Одна из них, черноволосая, похожая на молдаванку, уговаривала мальчика лет шести съесть банан.

– Ванюша, милый, скушай, и Боженька пришлет тебе машинку, – сладким голоском обещала она.

– Нет, хочу мороженное, – недовольно морщил лицо мальчуган.

– Мороженное ты уже кушал, теперь надо банан, а то животик заболит.