Саша Никогда - Песни революционера. Стихи о безнадежной борьбе

Их сторонится, ребячьего строя,
Дама в пальто рокового покроя,

Ищет аптеку с кошачьим лекарством,
Брови сведя парфюмерным лукавством.

А в закоулке похожий на фиту,
Списанный с фото забритых от тифа,

В спешке забывший огниво и пачку
Ты переходишь, вернувшись из спячки,

Двор, растянувшийся гладко на пяльце.
У перекрестка, кривого, как пальцы,

За перетоком идущих проточно,
В арочной тени больницы поточной,

Видишь свой глаз над газетой и воблой,
Курткой смурной, бормотухой из колбы,

Над бородой клочковатой восточной.
Глаз ненавидит тебя, это точно.

Ты возьми одеяло и теплый чай
И закрой дверь в комнату, чтоб не вошел никто.
За окном плюс четыре. Все ненавидят май,
Если в мае к аптеке нужно ходить в пальто.

Да, закутайся в самый черный и черный сплин.
Обнимись с батареей, холодной, как кенотаф.
И болей себе между синих-синих китовьих спин,
О песке и сексе чуть-чуть с утра помечтав.

А когда устанешь, и чай остынет вполне,
Просто спи, отдаваясь холодным, нездешним морским цветам.
Не смотри в окно, просто спи и тянись к волне.
На земле нет неба, небо есть только там.

На плитке каша стынет,
И кажется, ей-ей,
Что где-то по пустыне
Все бродит Моисей,

Идет и палкой машет,
Кривой, как колесо,
И детской манной кашей
Усыпан весь песок.

И скоро, очень скоро,
Когда допьем компот,
Он вдруг увидит гору —
И все-таки придет.

Бьют куранты над мостом,
Светят звезды с башен.
Отчего же мы с котом
Под гармонь не пляшем?

Отчего же мы сидим
Грустно и уныло,
Смотрим сквозь табачный дым
На очаг постылый?

Оттого что мы нашли
За плитой заначку.
Древний высохший шашлык
И керенок пачку.

Лучше б этим шашлыком
Шнырь закушал стопку,
А бумажки прямиком
Я б отправил в топку.

Кот валюту сдал в музей.
Получил полтинник.
Я пол-литру для друзей
Выставил в гостиной.

Сели ждать – а гость нейдет.
Снежный ветер дует.
Серый набережный лед
Под окном скирдует.

Дом стоит, как неживой.
Вмерз в гнилую землю.
Красной раной ножевой
В глаз сочится Кремль.

Холодно, и полумрак
В закопченных рамах.
Кот молчит, что твой Ламарк.
Зазвонили в храмах.

Я решил: гори огнем,
Пропадает вечер.
Говорю коту: «Хлебнем,
Младший брат по речи».

Приняли мы по одной,
Закусив грибами.
Вдруг в окне какой-то вой,
В щель несет гробами.

Я к стеклу – за ним стоит
Редкостная харя.
Глаз прищурен. Лыс. Небрит.
На лицо – татарин.

Клин-бородка, бледный вид,
Пиджачок, как крылья.
«Кинотеатр, – говорит, —
Сволочи, закрыли».

Кот недобро зашипел,
Клык из сельди вынул.
Страшный заоконный чел
Нам телегу двинул.

«Скорбно, голодно сейчас
Спать в гробу в подвале.
Раньше хоть в полгода раз
Девок подавали.

Комсомолки! Первый класс!
Сочные, как шницель.
Пьешь из шейки алый квас,
Летний Цюрих снится.

А теперь в Кремле буржуй.
Деньги жмет, паскуда.
Хоть доску от гроба жуй,
Так с питаньем скудно».

Как прожить в такой беде?
Люди подсказали.
Пристрастился он к еде
В теплом кинозале.

Он в «Ударнике» впотьмах
Подбирался к пьяным
И кусал их нежно в пах.
Запах бил тимьяном.

«Слушай, гребаный кошмар, —
Говорю спокойно. —
Разве мало нищих, шмар,
Стариков на койках?

Полстолицы алкашей
По ночам киряют».
«Я боюсь клопов и вшей», —
Харя отвечает.

Долго препирались с ним.
Наконец, я понял.
За бутылку объяснил,
Где найти подполье:

«Возле Пушки, на задах,
В переулке книжный.
Там ты гений и звезда.
Станешь толст, как Жижек.

Там в почете красный кич,
Бабы и марксисты.
Нацедят за каждый спич
Бочку крови чистой».

Полетел упырь на пир.
Обернулся быстро.
На окне оставил спирт,
Целую канистру,