Саша Вебер - Литературный оверлок. Выпуск №2/2019

– Я тебе не верю. Вообще не верю в милостыню.

Ее ноги были опухшими и почерневшими. Она словно специально не скрывало их состояния. Видимо ей было плевать. Плевать, как и всем. Мир уже вышел из-за кулис лицемерия. Теперь все стоят у «стены плача» в ожидание расстрела и скрывают свой страх под гримом.

Перед тем как выбросить окурок, я затянулся уже фильтром. Обжог нёба горячим пластмассовым дымом пошел на ту сторону улицы по подземному переходу. По поверхности пройти было невозможно. Еще в том году там построили баррикады из покрышек и мешков с песком.

«Пусть Всевышний простит тебе все грехи и откроет глаза… Уверуй… Он милостив и приютит тебя. Прости юношу, ибо слеп пока» Мне в спину летели просьбы и мольбы, а метрах в пяти на лестнице вверх, двое негров снимали пальто с только что убитого. Увидев меня – они выпрямились в ожидание.

– Мне абсолютно похрен на вас. Мне насрать на то что вы черные ублюдки делаете. Можете его даже сожрать.

Они продолжили, не обращая на меня внимания. Эти обезьяны не поняли не единого слова. Как бешеные собаки они совершали свои деяния понимая, что им не угрожает ничего в потенциальном прохожем.

Старуха с отмершими ступнями начала орать – «Опомнись! Молись! Молись сукин сын и тебя простят, безбожная тварь… Выродок!»

Я вышел на улицу. Там стояли машины и, уже прохожих было в разы больше. Вот оно, новое, свыкшиеся поколение. Уцелевшие в мире «правды», в эпоху где толерантность – преступление.

В дали эхом звучали выстрелы. Из машин играла громко музыка. Мимо галопом пробежало несколько наездников в форме полиции. Город, под брусчаткой которого кости и кровь, доживал последние свои недели. Мир был за следующей запятой в глубокой навозной яме. Ни завтра так через неделю прекратят электроснабжения, перекроют газ. Чистой воды осталось «литра полтора» и то в магазинах, где люди все меньше платят, все больше грабят.

Идя по улице старого города, я то и дела перешагивал мешки с мусором, тележки из магазинов, покрышки. Фонари мерцали и также заставляли все на мгновение умирать. Послышался крик в рупор. Я был почти на месте. На площади. Там должны были собраться люди, которых осталось совсем не много, или совсем не осталось. Сбор людей с одной идеей. С правдой. Люди, у которых осталось правда самая глубокая. Правда – страх. Страх умереть. Это единственное, где люди лицемерили как и прежде. И да, приветствуйте мир, где нет вранья. Где нет лжи перед собой. Нет лицемерия. Никто не вспомнит уже когда это все бл*дское время началось. Словно проснулся и понял, что по ящику уже нет рекламы, нет новостных программ и прогноза погоды. Где никто не ходит на работу, на которую ходить не хочется. Где никто не заводит будильник. Где люди не терпят приезжих и тех, кто как-то отличается. Где в лицо говорят о желание убить. Где убивают и делают это с чистой совестью. Где понятия «геноцид» стерли из программы «ПЛОХО». Мир принял на себя последние сражение, а вернее отвернулся и позволил людям сожрать себя с потрохами без вмешательства извне. Где колокол снят и зарыт в землю. Где люди перестали «верить». Перестали молиться и жертвовать. Мать их, перестали смотреть в зеркало. Эпоха искренности уничтожила последние прекрасное в мире и люди захлебнулись в эгоизме, смешанном с ожирением. И да, осталось одно. Смерть. Отсутствие «масок» заставило людей встать на порог вымирания. Но все бояться одного. Боятся смерти но, также боятся признаться. Мы приняли условия игры, но приняли их полностью. Нас не много. Мы в меньшинстве, как впрочем, и мир. Нет лжи – нет человека. Другими словами, мы абсолютно честны. Мы боимся умереть. А мир, люди, говоря «правду» врут, что смерть – это чистое действа, последовательность бытия, мать их бл*дь.

«Эти ублюдки должны понять, что жизнь осталось на земле и кроме нее нет более и не будет НИЧЕГО!»

На этих словах, что донеслись до меня из рупора, меня толкнули в спину. Это был мой товарищ Рако. Да. Странно, мир гаснет, но понятия дружбы живет, не смотря на то, что в нее не верят. Инстинкты, инстинкты, инстинкты, вместо – «скидки, скидки, скидка» теперь по телевизору. Да, вещания по-прежнему не прекращается, на удивление, просто давно за него никто не платит. Пропаганда и агентирование сменились лишь текстом.

Мы стояли на ратушной площади. Нас было человек сто. Горели шины, размахивали белыми флагами. Крики смешивались и гул полз по тротуару. Рако стоял рядом и выкрикивал что-то о гордости, честности. Он выглядел нерушимым. Пальто в пол, рваные перчатки, длинный грязный шарф, небритый и лохматый, точная копия всех нас. Люди давно перестали обращать внимание на то, как выглядит прохожий и тем более как выглядят сами.