Вера Бутко - Следы ладони. Стихи

У остановки человек курил,
Задумавшись, не видя никого.
На улицу, лишив последних сил,
Столичный офис выплюнул его.
В кармане паспорт, кошелек, ключи,
В глазах же, как сургучная печать,
Застыла безысходность – хоть кричи…
Но на людях не принято кричать.
Из темноты посыпал мокрый снег,
Подъехала маршрутка – вновь битком.
Народ полез в нутро… А человек
Вдруг развернулся и пошел пешком.
Среди многоэтажек силуэт
Мгновенно затерялся без следа.
И что-то мне тогда сказало: нет,
Он не вернется больше никогда.
Пересечет он города черту,
Попутку словит – и рванет в Тамбов,
Оттуда прямиком в Алма-Ату,
Где пьют айран, едят душистый плов.
Потом в Непал, в Камбоджу, на Бали,
Ловить акул, охотиться на змей…
Он обойдет все уголки земли,
Умоется водой полста морей,
Он покорит Эльбрус и Эверест,
Коснется в Сент-Шапель святых мощей,
Он будет жить вразлет, вразмах, вразрез
С привычным пониманием вещей.
…Он не оставит внукам капитал
И сундуков наполненных гробы,
Но станет тем, кем с детства быть мечтал —
И не придумать правильней судьбы.

Прежде чем погрузиться
В живицу дрёмы, я
Взглядом подолгу блуждаю
По обоям спальни моей.
Там, в узорах, прячется птица,
Похожая на снегиря,
А может быть, целая стая
Хитрых таких снегирей.

Они до того неподвижны,
Что в бледном рисунке этом,
В изгибах волнистых линий
Я их различаю с трудом,
Но все-таки точно вижу —
Зимой ли, весной ли, летом…
Вот-вот та, что слева, вскинет
Крылья, взмахнув хвостом.

Об этом кому расскажешь —
Пожалуй, поднимут на смех,
Возможно, пальцем покрутят
С ухмылкою у виска.
Ведь если всмотреться даже,
Не мельком взглянуть, не наспех,
То птиц никаких не будет
От пола до потолка.

В стихах моих люди тоже
Порой ничего не находят,
Но я на них не в обиде,
К ним следует быть добрей.
Не каждый чувствует кожей
Ритмы чужих мелодий.
Не каждый умеет видеть
Невидимых снегирей.

Мне этой ночью снились существа,
Чья мудрость человеческой превыше.
Они хранят молчание – слова
Им не нужны, и голос их неслышен.
Им чужды зависть, страх, жестокость, гнев,
В их мире места нет деньгам и войнам.
Они живут века, а постарев,
Смерть принимают гордо и спокойно,
Не проронив ни звука. Их дары
Щедры и удивительно богаты,
И к людям эти существа добры,
Хоть люди перед ними виноваты.
Создания смотрели сверху вниз
На город мой – бурлящий, шумный, странный…
И было ясно: сколько ни тянись,
До их вершин уже я не достану.
Едва дыша, я обратила к ним
Изгибы хрупких рук – и ощутила,
Как по ладоням потекли моим
Их тел тепло и внутренняя сила.

Топтали облака небес кочевье.
Мне снились исполинские деревья.

Колядовала вьюга под окном,
Стучала в стекла веткою каштана,
А мы с тобой сидели за столом
И обсуждали Ги де Мопассана.
В который раз наполнило фужер
Домашнее вино из голубицы.
Другие гости разошлись уже,
А мы все не могли наговориться.
Я раскраснелась. Я была пьяна.
Мы спорили о скептицизме Юма,
А мир вокруг кружился – от вина,
От умных слов, от твоего парфюма…
Шальная мысль: «А почему бы нет?»
И как ответ – кольцо на безымянном…

Меж нами стол и вековой запрет
И Библии, и Торы, и Корана.

В чем счастья моего секрет?
Я покоряю дней стремнину.
Не жду, пока вязанка лет
Согнет мою прямую спину.
Не наблюдаю из угла,
Как новостей струятся нити.
Вкрапляю добрые дела
В бегущую строку событий.
Под поцелуи подлецов
Не подставляю в страсти шею.
Враньем не пачкаю лицо.
Но главное, что я умею —
Носить потертое пальто
С апломбом итальянской дивы
И благодарной быть за то,
Что все, кто мне так дорог,
Живы.

Дождливый август шестьдесят второго.
В вагоне тряском сумрачно и тесно.
Смятенный Бродский едет в Комарово
К одной известной русской поэтессе.
За окнами раскинулась облога.
Мелькает над поверхностью тетради
Графитный карандаш. Еще немного
И он напишет на бумажной глади:
«Мои слова, я думаю, умрут…»