Владимир Бенедиктов - Стихотворения (1884 г.)

История раскрыта предо мной.
Мне говорят: «Взгляни на эту панораму!»
И я к ней подошел, как бы к святому храму,
С благоговейною душой, –
И думал видеть я, как люди в век из века,
В разнообразии племен,
Идут по лестнице времен
К предназначенью человека.
И думал видеть я, как человек растет,
Как благо высится, стирается злодейство,
И человечество со всех сторон идет,
Чтоб слиться наконец в блаженное семейство,

И что же вижу я? – От самых юных дней
Доныне, в ярости своей,
Всё тот же мощный дух, дух зла – мирохозяин,
И тот же пир для кровопийц.
К началу восхожу, – там во главе убийц
Стоит братоубийца Каин,
Нависла бровь его и жилы напряглись,
Рука тяжелая подъята,
Чело темно, как ночь, и в сонный образ брата
С кровавой жадностью зрачки его впились, –
Быстробегущий тигр, при этом выгнув спину,
Из лесу выглянул, остановил свой бег
И выкатил глаза на страшную картину –
И рад, что он – не человек!

И с той поры всемирное пространство
Багрится кровию, враждуют племена, –
И с той поры – война, война,
И каинство, и окаянство.
Война за женщину, за лоскуток земли,
Война за бархатную тряпку,
Война за золотую шапку,
За блестку яркую, отрытую в пыли,
И – чтоб безумия всю переполнить меру –
Война за мысль, за мнение, за веру,
За дело совести, – война из века в век!
О тигр! Возрадуйся, что ты – не человек!

В тот век, как живали еще Торквемады,
Над жертвами рока свершались обряды
Глубоких, ужасных, убийственных мук:
Ломание ног и дробление рук.
Там истина, корчась средь воплей и жалоб,
Винилась, – и страшный кончался обряд
Тогда, как, глаза свои выкатив на лоб,
Невинный страдалец кричал: «Виноват!»
Есть пытка другая, того ж совершенства
Она достигает, – то пытка блаженства.
Счастливцу творится пристрастный допрос
Под всем обаянием лилий и роз.
Тут узнику в сердце, без всякой пощады,
Вонзаются сладкие женские взгляды,
Он дивные, райские видит места, –

И алые, полные неги уста,

Как бисер, как жемчуг, слова ему мечут
И с жарким дыханьем щебечут, лепечут.
«Покайся! признайся!» – напевы звенят,
И нервные звуки всё вкрадчивей, ниже…
Он тает, а пламя всё ближе, всё ближе…
Нет сил… Исторгается вздох: «Виноват!»

Когда на тебя устремляю
Я взоры в сердечном бреду, –
Где небо – я, право, не знаю,
И даже земли не найду.

Тут, кажется, вьется дорожка,
В тумане мелькают поля,
Но – тут пронеслась твоя ножка
Не верю, что это земля.

Есть где-то и солнце с луною,
И звезды, и все чудеса,
Но, ежели ты здесь со мною, –
Не верю, что там небеса.

Ночь немая, ночь Ерусалима
В черных ризах шла невозмутимо,
Обнимая с высоты Сиона
Портики, чертоги Соломона
И Давида. Царство иудеев,
Где парила слава Маккавеев,
Почивало со своим Сионом,
Без царей, под кесаревым троном,
И казалось, под десницей Рима
То была лишь тень Ерусалима.
Но иная слава блещет снова
В божьем граде: эта слава – Слово;
Эта слава – не в доспехах бранных,
Не в венках из роз благоуханных,
Не в сиянье позлащенных храмов,
Не в куренье сладких фимиамов,
Эта слава – агнец, сын эдема,
Он, рожденный в яслях Вифлеема,
Правды друг, нечестья обличитель;
Не вельможен сан его – учитель.
Ночь немая, ночь Ерусалима
В черных ризах шла невозмутимо.
Не привыкший к блеску и к чертогам,
Отдыхал он в домике убогом.
Кто же сей полночный посетитель,
Что, войдя, воззвал к нему: «Учитель!»

Это взросший в хитрости житейской,
Мудрости исполнен фарисейской –
Никодим. В глухую ночь, негласно
Он пришел к тому, что самовластно
Всюду ходит смелою стопою,
Окружен народною толпою,
И, власы рассыпав по заплечью,
Говорит могучей, вольной речью,
И глаголом нового закона
Оглашает портик Соломона.

Вот они: один – с челом открытым,
Озаренным мыслью и облитым
Прядями волос золотоцветных,
С словом жизни на устах приветных,
Тихо-мощный, кротко-величавый, –
И другой – с главой темно-курчавой,
Крепкий в мышцах, смуглый, черноокой,
Отенен брадой своей широкой,
Слушает, облокотясь, и в диво
Углублен лукаво и пытливо
Думами. – Беседуя в час ночи,
Свет и тень глядят друг другу в очи.
Что ж? О чем беседа их ночная?
О делах ли, в коих жизнь земная
Вся погрязла? – Нет, их рассужденья –
О великом деле возрожденья.
Никодим! Внимай сердечным слухом:
Смертный должен возродиться духом,
Лишь тогда и жизнь его земная
Обновится, – взыдет жизнь иная.