Владимир Бенедиктов - Стихотворения (1884 г.)

Я не люблю воспоминаний – нет!
О, если б всё, всё сердце позабыло!
Пересмотрев ряды минувших лет,
Я думаю: зачем всё это было?

Прошедшее за мною, как змея,
Шипя, ползет. Его я проклинаю.
Всё, что узнал, ношу как бремя я
И говорю: «Зачем я это знаю?»

Под разума критической лозой
Вся жизнь моя мне кажется ошибкой.
На что смотрел я прежде со слезой,
Теперь смотрю с насмешливой улыбкой.

Пред чем горел я пламенем грудным,
Пред тем стою с бесчувственностью трупа;
О том, что мне казалось неземным,
Готов сказать: «Как это было глупо!»

А для чего желал бы я забыть
Минувшее? – Чтоб сердцем стать моложе
И в будущем возобновить всё то же,
Все глупости былые повторить, –

Растратить вновь святые упованья,
И, опытов хватая барыши,
За них продать и девственность незнанья,
И светлое ребячество души.

Как весело, пока живешь и любишь,
И губишь всё, что думал век любить!..
Нехорошо всё это погубить,
А хорошо, пока всё это губишь.

Блюститель первого условья
Всех наслаждений жизни сей,
Вы – доктор наш, вы – страж здоровья,
И свят ваш подвиг средь людей.
Я – стихотворец, и на лире
Дано играть мне в этом мире –
В сей скудной сфере бытия,
Где мы живем, томимся, тужим;
Но не гармонии ль мы служим,
Почтенный доктор, вы и я?
Вникает в тайны механизма
Телесных сил ваш зоркий взгляд,
Чтоб наши струны организма
Порой настроивать на лад,
Чтоб вновь они, в их полном ходе,
Пристроясь к жизни торжеству,
Звучали песнию природе
И громким гимном божеству;
По строгим правилам науки
Соразмеряете вы их, –
А я ввожу в размеры звуки
И их слагаю в мерный стих –
И счастлив, ежели хоть слово,
Хоть звук, обдуманный в тиши,
Встает и живо, и здорово
Со дна болезненной души.
И так – мы сходными тропами
Идем, и – ваш слуга по гроб –
Кладу пред вашими стопами
Мое собранье рифм и стоп,
Да служат вам порой, хоть редко,
В забаву легкую оне,
Как все рецепты ваши метко
Всегда служили в пользу мне.

Собственною слабостью в дольний прах повержено,
Зелье пресмыкается,
Но могучим деревом на пути поддержано –
На него взбирается.
Глядь! Растенье гибкое ветвью переплетного
Крепкий ствол опутало,
Прицепилось к мощному, листьев тканью плотною
Всю кору закутало;
Жмется зелье хилое к дереву суровому,
Хилому здоровится, –
Выше с утра к вечеру, с ночи к утру новому
Гуще всё становится, –
И потом, от мощного будто б не зависело,
С прихотью раскинулось,
Высь чела древесного, взвившись, перевысило,
Да потом как ринулось
Вниз каскадом лиственным: в воздухе разбросанных
Стеблей кисть богатая,
Как волос всклокоченных, гребнем не причесанных,
Густота косматая,
Свесилась, качается; дерево ж, навьючено
Этой тяжкой ношею,
Наклонилось, сгорбилось; кажется, измучено
Долей нехорошею.
Больно, грустно дереву, к небу вместе с братьями
Некогда подъятому,
А теперь согбенному, душными объятьями
Беспокойно сжатому.
А ведь с лаской, кажется, с дружбою, с любовию
То растенье стелется
По стволу древесному, словно плотью-кровию
С ним радушно делится.
Отчего ж здесь видима участь невеселая,
С горем неразлучная?
Ах, есть ласки горькие, есть любовь тяжелая
И приязнь докучная.

Я предрассудков враг, но я не чужд гаданья
Над тайной участью цветущего созданья,
Вступающего в свет с чувствительной душой
И сердцем трепетным. Что будет? Боже мой!
Что деву юную ждет в этом мире строгом,
Богатом в горестях, а в радостях убогом?
Какой ей в жизни путь судьбой определен?
Кто будет спутник ей? Кто будет этот он?
И мне хотелось бы не пошлые приветы
Ей дать в приданое, но добрые советы,
И на далекий путь снабдить ее притом
Дорожной грамотой, хранительным листом.
«О рок земной! Смягчись, – рукою всемогущей
Созданью нежному дай светлый день грядущий! –
Так с теплой просьбою взываю я к судьбе. –
Не изомни цветка, врученного тебе!
Злой бурей не обидь едва расцветшей розы!»
А там, от тихих просьб переходя в угрозы,
Я повелительно судьбе в глаза смотрю
И, пальцем ей грозя: «Так помни ж» – говорю,
Как будто бы она должна быть мне послушна,
А та на всё глядит спокойно, равнодушно.