Владимир Корчагин - Избранное. Стихотворения 1976—2019 гг.

А на червя дождевого с охотой
Клюёт и пескарь, и плотва,
Так окунь идет на «малявку»,
Подсечь успеваешь едва.

Если заранее рыб прикормить,
Годятся и хлебные корки.
Если «корчагу» поставить на ночь,
Поймать можно рыбы ведерко.

В такую погоду, после дождя
Воздух, пропитанный детством,
Запахом память в тот час оживит,
Куда от былого тут деться.

Вытрясла мама с крыльца половик,
Пьют воду из лужицы куры,
Кот на охоту шмыгнул в огород,
Собака на цепи излаяла сдуру.

Влез на чердак покормить голубей,
Там полумрак и прохлада…
В такую погоду, после дождя
Вспоминать своё детство отрада.

Я бы любил её верно до гроба,
Если б любила она безусловно,
Если обид не скопили бы оба,
Прощать сохранили готовность,
Я бы любил её верно до гроба.

Если да кабы, пустой разговор,
Здесь глупо искать виноватых,
С нею живу, если я до сих пор,
Люблю, значит, видимо, свято,
Если да кабы, пустой разговор.

Сколько за годы воды утекло,
Ссорились вплоть до развода,
А от любви сохранилось тепло,
Пусть так себе в доме погода,
Сколько за годы воды утекло.

Взрослые дети имеют детей,
У них, как у нас – неурядицы,
Им жизнь бы понять поскорей:
Плохое – в хорошее рядится,
Взрослые дети имеют детей.

Я бы любил ее свято и просто,
Меня если также любила она,
Если язык затупился бы острый,
Если бы душу не выжгла вина,
Я бы любил её свято и просто.

Мне нравится с редким негромким звуком тишина,
И пусть с журчаньем ручейка и с пеньем птиц она,
С далеким громом, эхом, с ветерком прохладным,
С грозой короткой с ливнем в молниях, и ладно,

И снова солнце, пенье птиц и в чаще рёв звериный,
Пусть тишина негромкая как сутки будет длинной,
Пусть редкий и желанный гость нарушит тишину,
И воробьи за червяка в траве устроят пусть войну,

Кукушка в роще пусть кукует и трещит в лесу сорока.
Мне нравится такая тишина, мне с ней не одиноко.

Домик над речкой у кромки лесной.
Живу я здесь летом, живу и зимой.
Рыбачу, охочусь. Есть сад, огород.
И кошка с собакой, а утром поёт

Горластый петух. Есть коза-дереза.
В красном углу под стеклом образа.
От пола до верха две книжные полки,
Русская печка, на стенке двустволка.

Грубая мебель. Транзистор. Фонарь.
Живу как работник себе и как царь.
Встаю поутру, как петух пропоет,
Полвека, полжизни, который уж год.

Как в тапки от валенок ноги обую,
С кошкой, собакой, козой потолкую,
Печь затоплю и поставлю горшок.
С иконы глядит с осуждением Бог:

Не ищешь в молитве затворник спасенья,
Моё ты душой не приемлешь ученье,
И медного крестика нет на груди,
Писанье святых не читаешь, поди,

Не бьешь горячо и смиренно поклоны,
Можешь и день не взглянуть на иконы.
Господь, прости, не монах я, ей богу!
Молитвы в трудах моих разве помогут,

Хочу я помыслить один в тишине,
Потребно побыть в одиночестве мне,
И труд отвлекает от горестных чувств,
Держать на запоре не надо мне уст.

Звери и птицы друзья мои нынче,
Никто не ругает, никто и не тычет,
Живу как в раю среди зелени дикой.
Вместо молитвы помыслю над книгой.

Я и без крестика верю, Всевышний,
Бить же поклоны, считаю, излишне.
Господь с иконы глядит, улыбаясь:
Заранее помысли все твои знаю,

Сын мой, подверг я тебя испытанью,
Я верю в тебя, ученик. До свиданья!

Смеялась лишь, когда я провожал,
Со смехом же сказала мне однажды:
«Люблю другого я, не ожидал?..» —
И смех прервать не захотела даже.

Уехал в город, ровно через год
Жену привез знакомиться с родными,
Узнал, где та смеющая живет,
Она лишь рассмеялась от гордыни.

Прошло три года, снова холостой,
Смешливую встречаю я случайно,
Она с улыбкой махнула мне рукой,
Не говорит, смеется лишь отчаянно.

И тридцать лет уж кануло в лета,
В поселок я наведываюсь снова,
Хоть улыбается, совсем она не та,
Которая смеяться будь здорова!