Тамара Квитко - Времени волны

Час утра – час настроя, пробужденья
и действие в недействе: мысли впрок,
а за окном – деревья, их доверье,
безветрие – спокойствие на срок,
и нежность тел – подверженность болезни,
и отзвуки чудачеств, кривотолков,
изменчивость – докучливости мнений –
издержки слабости движенья кровотока.

Гиперактивность весны – разворот повсеместный.
Мера доверия попрана: разум с чувствами в споре.
Совокупность рождений суммирует ген непременно.
Призрак осени бредит пряным дурманом о монстре.
Отрицанье зерна философский закон утверждает.
Неуёмность сердец, птичий гам; солнце ярко, но мягко
светит в стёкла солнцезащитных очков. Отчаянье давит.
Здравый смысл подменяется хаосом, волей предмета,
предлагает любить воздух гари, «но страстной любовью».
Будь доверчив, мой друг. Не найдёшь на вопросы ответа;
молча хаос осени пей, разделяй беспокойство с толпою.

Мы входим в простор, затуманенный робкой надеждой.
«Каравеллы» машин проплывают, гремя и дымя.
Этот воздух пропах выхлопными, как смога победой,
Изгоняя богинь неизвестно в какие края.
Мы остались одни. Нас затянут дисплеев экраны.
Не поймёшь ты меня. Не захочешь, не сможешь понять.
Даже песнь соловья поглощают дожди и туманы.
Виноградная косточка высохнет в холоде дня.
И морщин поднебесье, и стойкость еловых знамений
Не сотрут белоснежность меняющих душу даров.
И бездумно не сорвана мальчиком ветка сирени,
В поцелуях хвалебных, восторгах незримых богов.

Гвоздика алеет в вазе хрустальной –
задумалась, верно, о жизни престранной:
глаз радовать кратко красою безмолвной,
резными узорами, запахом скромным.
Цветочная жизнь, заключённая в клетку,
от почвы родимой оторвана волей
руки, безжалостно брошена в сетку
к подругам несчастным, лишённым кровли.
В машине путь длинный. Сложили в букет,
резинкой связали, засунули в пластик,
приладили сверху с подкормкой брикет,
приклеили ценник, резиновый хлястик.
Цвести – три недели, потом – на помойку.
Гвоздика алеет, жизнь выдержит стойко.

Москву я посещала, и не раз
И очарована Кремлём навек.
Москва-река, Нева – два русла мощных рек;
Архитектура восхищает глаз.
Собор Покровский, парки и фонтаны,
Туристы бродят, кем-то там ведомы…
Вот Белый дом, вот здание Госдумы
Ведут страну вперёд, творя законы!
Садовое кольцо, Арбат, хрущёвки,
Дом авиаторов, «Рэдиссон Ройял»,
ГУМ, МГУ, сталинские высотки,
И Пётр Первый встал на пьедестал.
Санкт-Петербург – столица ведь вторая,
И обе – символы родного края.

Проснись, любовь! Твоё ли остриё
Тупей, чем жало голода и жажды?
Как ни обильны яства и питьё,
Нельзя навек насытиться однажды.
Так и любовь. Её голодный взгляд
Сегодня утолён до утомленья,
А завтра снова ты огнём объят,
Рождённым для горенья, а не тленья.
Чтобы любовь была нам дорога,
Пусть океаном будет час разлуки,
Пусть двое, выходя на берега,
Один к другому простирают руки.
Пусть зимней стужей будет этот час,
Чтобы весна теплей пригрела нас!

Проснись, любовь! Твоё ли остриё
Не ранит пущенной стрелой Амура?
Богинь Эллады – явно бытие.
Легенды бережно хранит культура.
Век XXI – чувствам не помеха,
Дозволенность любовных игр привычна.
Веселье карнавальное – для смеха.
Любовь иль секс? Понятия отличны?
Так как же быть? Инстинкт или рассудок?
Возможно, верх возьмёт понятье «сердце»?
Потухнет в лужу брошенный окурок,
Иль расстоянье чувствам – жарче перца?
Не станут страсть же и любовь однажды
Тупей, чем жало голода и жажды?

Тупей, чем жало голода и жажды?
О, нет же, нет! Любовь измучит тело,
И взгляд её лишён бывает правды;
Ей до насмешек – никакого дела,
Любовь ведь зла – полюбишь и козла,
Толстушку, тонкую и Квазимодо,
Глупышку, ту, что чересчур умна;
Непредсказуемость – её природа:
Ждёшь солнца – небо спит под облаками,
Надеешься на штиль – подует ветер…
Любовь не мыслит жизни под замками,
И нежность утра вряд ли вспомнит вечер.
Амур отточит к утру остриё,
Как ни обильны яства и питьё.