Таинственный час.
Медленно, лежа на равнине, засыпает ночь.
Река сказала иве: «Я – жизнь, и в своем непрерывном течении я обновляю чувства».
И дерево сказало реке: «Я – поэт, разве ты не видишь, как я украшаю тебя, распуская в молитве над тобой строфы моих ветвей?».
И сказала река: «Ты можешь отправиться со мной, ты подаришь мне красоту своей песни, а я тебе – волшебство новых красот».
И ива согласилась; но с первым напором воды, хрупкая листва разбилась о камни.
И сказала ива: «Оставь меня, даже если я стану мгновеньем радости в твоем беге, я не могу, не разбившись, следовать за тобой все время».
И река, для которой ива уже стала бременем, перенесла ее в спокойный уголок.
Ива окрепла, и ее листья стали целовать воду.
Река продолжает свое бурное течение, но, оказываясь перед поэтом, смиряет неистовство, и воды, лелея корни, создали заводь.
Роковое волшебство окутывает это спящее место. Проходящая девушка не должна поддаваться его безмятежному зову.
Равнина тянется, величие теряя.
И вечер, плача багрецом, лишает силы
земли окрашенные жилы,
их очищая.
Жонкиль, в расселине растущий, голосистый,
пока что красно-золотистый,
удерживает клоки цвета,
что доживают, предаваясь тихой лени,
свои последние мгновенья.
И ни селенья, ни людей вокруг не видно.
Голубые твои глаза. Голубые и широкие, как медленное желание, когда усталость всей своей тяжестью давит на твои опущенные веки.
Это так!.. Пребывая в монастырском экстазе твоего взгляда, я хотел бы, чтобы душа моя отдохнула в мягкой тени, которую собирают твои ресницы.
А в это время ставни нашей комнаты одеваются солнцем.
В безмолвном безразличии заката пампы поет баск.
Он вспоминает о склонах, и каменистых спусках, и о спокойных долинах или маленьких деревнях.
Голос плохой, сбивается. Ритм косы разрывает песню непрекращающимся волнообразным падением, словно говоря о том, что она – ничто в этом плоском безразличии заката пампы.
Овцы блеют, возвращаясь в овчарню, баск продолжает петь. Ничто!.. Отражаясь в душах, умирает солнце.
Вечер, вечер,
падает вечер.
Долог, так долог,
как цепенеющий полог:
ни звука не раздается —
так взгляд утопает в колодце.
Круглая, белая, далекая луна.
Спокойствие разлито над миром и в нас.
Предвкушение смерти.
Безмятежность.
Дуновение разбивает грудь на молитвы.
Траурный цвет.
Дорога, бледная, тянется вдаль.
Сплющиваются нелюдимые тени.
Жаба полощет горло звуком «эрэ».
Лягушка растирает звонкие спицы.
Венера подмигивает земле своим острым глазом.
Сверчки поют стеклянные хвалы.
Ветер бормочет в ветвях, чтобы углубить тишину.
Пальмы колышутся в невидимой бледности воздуха.
Золоченые волосы Феникса пугаются ночи.
Металлические листья эвкалипта подхватывают слезные осколки луны.
Тишина засыпает.
Предвкушение смерти.
Из раздела «Звездные моления»
Лежа на земле, в абсолютном спокойствии ночи, я намечаю несоответствия.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Борхес Х. Л . Автобиографические заметки // Борхес Х. Л. Собрание сочинений. В 4 т. СПб., 2001. Т. 3. С. 544. Перевод Е. Лысенко.
Борхес Х. Л . Мужчина из Розового кафе // Борхес Х. Л. Собрание сочинений. В 4 т. СПб., 2000. Т. 1. С. 286. Перевод М. Былинкиной.
О романе подробнее см.: Кутейщикова В. Н. «Дон Сегундо Сомбра» Рикардо Гуиральдеса и эволюция образа гаучо в литературе Ла-Платы // Кутейщикова В. Н. Роман Латинской Америки в XX веке. М., 1964. С. 147—183.