Светлана Машевич - Я колдую белый свет

Как будто бы, в сопровожденьи тени
По лестнице взбираясь со свечой,
Ступаешь в высь, а там – там нет ступени,
Там звёзды разлетаются в смятеньи
И только ночь подставила плечо

Безмолвное,
как преданный лакей,
Хранящий под ливреей ужас знанья;
И чувствуешь на собственной щеке
Истории горячее дыханье.

Пылает дух – ему везде просторы.
И хоть бы хны ему живые муки
Живой меня. —
Окостенеют скоро
Мои уже немеющие руки,

Распахнутые – словно для полёта,
Увязшие в еловых душных лапах.
И в этаких ветвях, сетях, тенётах
Мне невозможно колдовать и плакать.

Пылает дух. Синицы верещат.
И шишки обожжённые трещат.

Я знаю всё:
что любишь ты меня
И что с тобой расстанемся мы скоро.
Что купишь ты прекрасного коня.
А я уеду в свой далёкий город.

Я знаю, сколько слёз во мне бессильных,
И сколько силы устоять в тебе.
Мы рождены быть вместе до могилы.
Зачем не покоряемся судьбе?

Ты нынче – здесь. Весь, во своей плоти,
Откинувшись, сидишь на табурете
И улыбаешься. Как будто жизнь – почти
Тебе родня, и ни к чему все эти

Приличия, прошения, долги —
Когда весь мир перед тобой открыт,
И новый день приходит лишь к таким,
И чайник на плите уже шумит!

Пускай котлы небесные кипят
И конь храпит. Пускай простимся скоро,
Ты нынче – здесь. И юная Аврора,
Зардевшись, смотрит на тебя.

Я мечтала всю неделю
Быть твоей, быть половинкой.
Только ветры мне напели,
Только петли наскрипели
Про заросшую тропинку.

От ворот
Поворот.
Поворот всегда налево.

Там в конце тропинки верба
И, конечно, кот случайный.
А над вербой вместо неба
Туча белая с лучами.

Вот мы и пришли.

Свет приглушён. Ни выдоха, ни вдоха.
Ну что же ты стоишь, беги, беги!
Там колесницы триумфальный грохот.
И Командора гулкие шаги

На лестнице.
А небосвод картонный,
Как будто гильотины лезвиё,
Простёр над головою обнажённой
Владычество надменное своё.

Тот день был так похож на все другие:
Текла вода холодная из крана,
И друг мой зеркало скрывало возраст мой…
Кусты друг к дружке жались; листьев рваных
Насыпало с деревьев, и нагие

Как небеса они свисали надо мной.
И, как на службу, на служенье – к дому
В четыре этажа, где купол звёздный
Вздымается, где торжествуют вёсны
И где незримая струится тишь.

Чудесная соперница! Горгона!
Окаменевший, ты стоишь.

Я думала, ты шутишь – невозможно
Отнять всё то, что сам сказал: Держи .
Твоей рукою слеплена, о боже,
Была твоей забавой эта кожа
Змеиная, и дуновеньем – жизнь.

А мой ответный вдох был жалким криком,
Молитвой жаркою, безумьем. Вдох был страх
Увидеть торжествующей улыбку
На милых и предательских губах.

Таким родным, таким невозвратимым
Ты не был и не будешь никогда.
И круг поёт, вращая эту глину,
Выдавливая горло и года.

Теперь мне можно всё начать сначала,
Глазеть в окошко и считать ворон,
Да что угодно, лишь бы не торчало
В чернильнице проклятое перо.

В глаза сто тысяч звёзд небесных светят,
И ветки ходят, ходят, отпусти.
День простоять и утром солнце встретить:
Ответ написан, и гонец в пути.

Два креслица, четыре тома,
Подушки, сушки и ключи:
Тебе полдома, мне полдома —
Мы очень-очень богачи.

Поделим ночи и рассветы
И разойдёмся по домам:
Тебе полсвета, мне полсвета —
Не встретиться вовеки нам.

Как на горы те мгла падёт.
Как искрошится в пыль стена.
То не я у дубовых ворот,
То не я у резного окна.

Это тени ведут хоровод,
Белых свечек кружится свет.
Как меня уж никто не ждёт.
Как мне горлинке веры нет,
Как мне горлинке веры нет.