Андрей Коровёнков - Старая тема

Дни, не прерывая хода,
Копятся в недели, годы…
В накопленье невозможен сбой.
И кружАт, не улетая,
Потревоженною стаей,
Годы. Над тобою… Нет. С тобой.

Исчезает стираясь, становится зыбкой,
Словно ветер покрыл рябью водную гладь,
Чья-то внешность. Лицо с чуть заметной улыбкой
Смутно помнится… Но невозможно узнать.

Игры памяти: что-то хранится годами,
Совершенно ненужное, мелочь, пустяк.
То, что надо б забыть – что ни миг пред глазами.
То, что хочешь запомнить – не вспомнишь никак.

Стерты образы. Черт их, едва различимых,
Не всплывёт: каждый шаг, каждый вздох, каждый жест
Память словно бы похоронила в глубинах,
Водрузив для надёжности каменный крест.

И ведь память при этом отнюдь не жестока —
Просто голову прячет, как страус, в песок.
Умоляю не ставить крестов раньше срока!..
Но кому же дано знать, когда выйдет срок?

Если слово страшней, чем стрелы,
Хуже пуль – я давно казнён.
Не к пожизненному ль расстрелу
Кем-то был я приговорён?

Не иначе. Не потому ли
За день свистнут не раз, не два
Начинённые ядом пули…
То есть стрелы… То бишь слова.

Пусть свистят. Хоть ежеминутно.
Так привык, что сказать готов:
Как-то скучно и неуютно
Без знакомого свиста… слов.

Но хочу прояснить картину:
Не палите со всех сторон!
Уверяю, стрелять мне в спину —
Совершеннейший… моветон.

Нет мира в мире заполошенном.
И в тихих омутах не тихо.
Свет в высшем свете —
гость непрошеный.
Не отхлебнуть бы лиха лихо.

Бывает прежде небывалое,
Случаясь явно не случайно.
А человек – песчинка малая —
Лишён всех чаяний нечаянно.

Недивных див на диво множество.
Чудных чудес – сверх всякой меры.
У Бога за спиной убожества
Безверье сеют вместо веры.

Не по-отечески отечество
Бросает чад в угоду веку.
Бесчеловечно человечество
Порой бывает к человеку…

Нас было много за столом.
Беседа шла о том, о сём,
Точнее, каждый о своём
Да и не только.
Касались самых разных тем:
И мировых, и не совсем;
Кто, почему, зачем и с кем,
Кому и сколько.

Болтали в лад и невпопад
Про наводненья, снегопад,
Про то, кто сколько раз женат,
А кто в разводе,
Кто обожает моду, стиль,
Кому давно пора в утиль,
Кто плавал в море в мёртвый штиль…
И о погоде.

Про президентов разных стран,
Про Воркуту и Магадан,
Про то, что пуст давно карман —
Аванс не дали…
Коснулись уймы важных тем.
А я молчал: когда я ем,
Я абсолютно глух и нем —
Так воспитали.

Бесперспективно уповать на звёзды —
Неважно, друг себе ты или враг.
Когда почти бездумно сделан шаг,
Не только ныть – оглядываться поздно.

Шагнув без колебаний и раздумий,
Жалеть о совершённом есть ли смысл?
Нет проку направлять в былое мысль,
Тревожа мощи позабытых мумий.

Не воскресить былых надежд останков,
О прошлом сожаления пусты.
Пусть за спиной огнём горят мосты
И тают призраки воздушных замков.

У соседей пляски, пенье,
День-деньской столпотворенье —
У Серёги день рожденья,
А Серёга – мой сосед.
Он немного малахольный,
Но радушный, хлебосольный.
Если трезв – мужик достойный…
Только в пьянке меры нет.

И сейчас, уже на взводе,
Колобродит в огороде:
Огурцы на закусь, вроде,
Рвёт в картофельной ботве.
Не нарвав, ругнулся матом
И, на стол запрыгнув хватом,
Заорал гостям поддатым,
Хмель гоняя в голове:

«Не запрещено законом
Мне считать себя Нероном!
Тогу мне! Склонить знамёна!
Как нет тоги? Вот чума!».
Завернувшись в одеяло,
Нёс в угаре что попало:
Не сойду, мол, с пьедестала!
Лучше, блин, сойти с ума!

А потом, как с пылу, с жару,
Соскочил, схватил гитару…
Только вот репертуару
Не хватило на вокал.
А народ горланил пьяно
Про мороз, княжну, Степана,
Да искал на дне стакана
То, чего не потерял.

И в таком ключе всё это
Продолжалось до рассвета:
Пили, ели и куплеты
Исполняли, кто как мог…
А лучи рассветной рани
Осветили поле брани.
Не убит никто. Не ранен.
Каждый гость от хмеля слёг.