Андрей Григорьев: 300 подвигов Великой войны 1941–1945

Прошли деревню, немцы на хвосте,
Он без приказа в ней один остался,
Под сорок с лишним было старине,
Он у дороги, рядом окопался.

Красиво, строем гитлеровцы шли,
Пехотный батальон вошёл к сель-магу,
Всех расстрелял, те строем полегли,
Такую дал последнюю атаку.

Все двести пятьдесят патрон ушли,
Он лёг на спину и смотрел на небо,
Фашисты убивали, как могли,
Штыки кололи, а он с ними не был.

Не убегал, пощады не просил,
Смотрел на небо и взлетал душою,
Он Святостью себя превозносил,
За нашу жизнь пожертвовав собою.

Освенцим, газовая камера, при входе,
Всех женщин раздеваться завели,
Франциска Ман, на двадцать третьем годе,
Раскрыла чары юные свои:

Она балетом раньше занималась,
Здесь стала их стриптизом «развлекать»,
Танцуя к немцам ближе, подбиралась,
И туфлей немцу в глаз смогла поддать.

Тот кобуру успел лишь «откупорить»
Она схватила вражий пистолет,
Не стал он с балериной даже спорить,
А дальше был уж точно не балет.

Две Шиллингеру – местному садисту,
Сержанту в ногу третей пули след,
И женщины сообразили быстро,
Фашисты не смогли уйти от бед.

Один охранник носа там лишился,
Другому скальп содрали с головы,
Не долго, правда, женский бунт продлился,
Расстрелянными были все они.

Из пулемётов, прямо через стены.
Фашисты расстреляли женский взвод,
Без задыханий и предсмертной пены,
От пуль погиб геройский столь, народ.

Звезда балета, вспыхнув напоследок,
Взлетела в небо чистою душой,
С собой забрав по камере соседок,
И там сверкает яркою звездой.

В штаб фронта срочно требовался пленный,
Чтоб замыслы фашистов мог раскрыть,
И все перестановки пояснить,
Но каждый выход был, за ним, плачевный.

По дну реки, сквозь трубочки дышали,
На берег немцев шли за языком,
Притихли возле речки за кустом,
С ведром фашиста тут-же и забрали.

По дну обратно так-же скрытно шли,
Связав фашиста, и положив в лодку,
Тянули за собою ту находку,
Увидев, лодку немцы «разнесли».

Разведчики лежали, наблюдали,
Вдруг мина взорвалась невдалеке,
Разведчика осколком по руке,
Он взвыл от боли – наши план создали.

Десять минут, меж залпами разрыв,
Они подкрались к вражеской колючке,
И сразу после пулемётной «взбучки»,
Один разведчик стал кричать навзрыд.

Фашисты «осветительных» пустив,
Увидели Советского солдата,
А пленного им тоже очень надо,
И три фашиста поползли в отрыв.

К «колючке» друг за другом поползли,
А наши из прикрытия за ними,
Последнего тихонечко убили,
Второго тихо тоже, как смогли.

А первый полз, надеясь, что за ним,
Такие же фашисты месят глину,
А раненый, вдруг как «заехал в гриву»,
И навалился корпусом своим.

Так сам «язык» к разведчикам приполз,
И рассказал, что надо и не надо,
«Я опытный разведчик из отряда»
– Язык так сокрушался там до слёз.

Василий Безродный письмо получил,
На фронт, в сорок третьем, в окопы:
«Жена умерла, мать ослепла, нет сил,
Нет крыши и дети голодны».

Безродный пришёл к замполиту, прочтя:
«Что делать, как жить будут дети?»,
«Попробуй письмо напиши на Вождя»
– Нач-штаба солдату ответил.

Василий черкнул: «Я Советский солдат,
Воюю за нашу свободу,
А дети неделями там не едят,
Что делать такому народу?»

Неделя проходит, приходит письмо:
«Гоните врага до окраин,
С детишками Вашими всё хорошо»,
И подпись внизу «И. В. Сталин».

А следом ещё телеграмма пришла:
«Семью обеспечили Вашу,
Им выданы сахар, мука и крупа,
И крыша, и шуба Наташе».

Один эпизод отношений людей,
О Сталине разные слухи,
Война и Победа, народ стал сильней,
Подняли Страну из разрухи.