Марк Ивàнов - Мойры

Когда-то так же произнёс, что не пристало.
Что?
Сорвать в саду запретный плод.
Пристало.
Услышать гул раскатных битв.
Пристало.
Когда за честь, присягу, долг.
Пристало.
Когда сам ранен, но спасал.
Пристало.
Когда, приняв сабельный звук,
Понять – противник честен.
И возвратить ему клинок.
Не обесчестить.
О русский дух, о честь любви.
Он горд, и в этом подвиг.
Не для себя, а в той выши, где Русь Святая Храм Господний.

Синь небосвода глубиной оделась, явил он царственно себя.
А нам одиннадцать минуло, мальчишки стрелки Бытия.
И каждый вечер от восторга заворожённо, затаясь,
прильнув к хладеющему небу,
Мы в свете царственном улавливали глас.
Тогда не знали кто он и откуда.
О! Сириус, манящая звезда.
А нам мальчишкам космоса мгновенья, далёкая и близкая мечта.
И всё тогда казалось первозданным,
Какие цели: просто школьный бег.
Потом другие стадионы, и снова бег, и снова бег.
Но те бега – тотализатор, и ипподром не строил сам.
И вот как загнанная лошадь, и удила не по зубам.
А сколько этих ипподромов, плетёмся тихо, может, вскачь.
Конечно, в чём тут сомневаться, а рядышком футбольный матч.
И там ревут, а здесь ликуют.
Там по воротам, здесь в узде.
А синь по-прежнему глубока, и глас Его ещё во мне.
Стоп, хватит, надобно остановиться; так для чего же я бежал?
Хотел себе поймать жар-птицу, а оказалось, не поймал.
А потому, что цель земная была пустынным миражом.
А настоящая, святая – ведь это Отчий дом.
Проложим мы к нему тропинку.

Сегодня истина святая
Открыла вдруг мою судьбу.
Я думал, просто я мечтаю, а оказалась, что живу.
Живу, а если приглядеться —
Неважно, впрямь иль на косяк.
Неважно, как мои поступки
Потом потомки объяснят.
А надо ль? Ведь они потомки,
В них ритм других судеб цветёт.
Они бегут скользящим шагом.
А, я? Меня никто не ждёт.
Так вот в чём истина, в том ожиданьи, которое грядёт.
А жизнь Его мечтанье.
Да будет славен наш Господь!

Бессмертным хочешь стать – Похвально.
А что готов за то отдать – Странно.
Быть может, то, что не познал, – Быть может.
А может, то, что не узнал, – Может.
Я в праве вопросить, ведь Я Дарую!
А если дашь ответ – Ликую!
О Боже, вправе ль я познать то, что не знаю?
А если просто возлюбить – Знаю.
А может, просто невзначай к ладошке светлой прикоснуться.
Глазёнки – в них росинок даль, с ним улыбнуться.
Тропинка от пруда и вдоль налево плавно повернула.
Вечерний свет пахнул травой.
Церквушка крестиком сверкнула.
Вошли, и ты вдруг стал иным.
Ни шалости, ни любопытства.
Я понял – Он тебе открыл, что каждому так близко.
А близко всё, луна и свет, склонённые головки низко.
И шёпот звёзд, свечной обет.
Всё близко, близко, близко, близко.
И только так и навсегда, Твой дар с поклоном принимаю.
И вот тогда времён – года, в них полнота.
Признаю.
Бессмертие Твоё я обрету!

Сходиться рано не пристало.
Мы в истине творим судьбу, и всё ж пустыней я бреду.
Бреду по снегу.
Под ногами песок обжёг, опять бреду.
То жар, то холод, и не знаю,
кто, как, в каком преданье могилку я себе творю.
Там крестик, освятив, поставлю.
Пусть травка былью прорастёт.
Быль это, небыль, лишь в страданье святая истина грядёт.
Любви Божественной оплот.

Когда по утреннему солнцу
роса в травинках говорит.
И лучик света вдруг смешинкой моё сознанье одарит.
Когда прохлада вечереет.
Луна, как серпик, воду пьёт.
И я, испить бы той водицы, ведь скоро, скоро мой черёд.
Котомка цельная иль в дырках.
Храню иль в россыпь: подберут.
Не думаю, котомки их ведь тоже в дырках.
Тогда что в путь с собой берут?
Врата, смешался я толпою,
Подумалось – вот проскочу. Ан нет.
Сумма моя с судьбой. О Боже, что Тебе несу?
Что прихватил: счета, кастрюли, смартфонов ожерелье, миг,
в котором плоть моя ликует.
Что смог, что подобрал, чего достиг?
А мог бы,
Когда прохлада вечерела, отбросить блёстки мишуры.
Перечитать строфу Завета и попросить Тебя: прости.
Возрадоваться, с Ним душою слиться.
Понять: вот то, зачем я жил.
О Боже, вот он долг служенья,
И только в том Тебе я мил.
Мил человек.