Анжелика Лавицкая - Серое. Стихи

На костёр.
Преступник.
Идиот.
Если больше, значит —
Априори:
Крылья – патология,
А взлёт – преступленье,
Сказки из теорий.

Весело
Крылатому смотреть
На ползучих,
На обычных гадов.
Грустно одинокому
Лететь
И взлетать.
Мечтать быть
С кем-то рядом.

Стадо
Давит-давит,
Крылья
Рвёт.
Ввысь не допускает
И смеётся:
Ты один из нас,
И всё не в счёт.
В клетках
Место каждому найдётся.

Обескрылят,
Выколют глаза.
Станешь примитивным
Серым гадом.
А пока летай
За облака.
Думай, что возвысился
Над стадом.

Беспрерывная тщетность попыток
Исправить —
Завершается самой банальной фигнёй.
Если мы на доске и нас кто-то расставил,
Разве можем мы выстоять бой

Против бьющихся нами?
И дамки, и пешки —
После игр – дрова,
Бесполезнейший хлам.
Нами время убить.
Нас убить.
И как прежде —
Поиграть и расставить
Под яркостью ламп
Или в сумерках, ночью…

Пустые глазницы.
Сумасшедшего
Руки протянутся к нам,
Чтобы сбросить,
Сыграть,
Самому распорядиться:
Кого сжечь, а кого забрать в храм
Обезумевших,
Сломанных,
Брошенных
Кукол —
Хороводы водить
И, ломаясь, ломать
Непослушных,
Непреданных,
Глупых из глупых,
Тех, кто выбрал давно —
Умирать.

Тридцать это:
Шестнадцать
Плюс
Шесть
Плюс
Восемь.

Пламя траву косит,
Сжигает остатки ненужного.

В шестнадцать – всё неуклюже,
До боли в зубах неправильно,
Не подчиняться правилам;
Правила – для слабаков,
Тысячи оков
И тюрем.

В шесть было проще:
Тюль и
Другие занавеси
Скрывали большое окно,
А под окном – баловались
Старшие,
Те, что выше,
Могут достать до крыши,
Неба и облаков.

В восемь – учить отчаянно:
Пятью шесть – тридцать,
Правила,
Аз, буки, веди,
Набело
Досточки исписать
Самым неровным почерком,
Мелом
Свои пророчества:

«Я буду взрослой».

Хочется время к нулям гнать.
И отыграть сызнова:
Досточки будут чистыми,
Восемь плюс шесть —
Изморозь.

Не досчитать до ста.

Если я у тебя в плену,
Значит, всё же была война
И в каком-то одном бою
Проиграла, сдалась сама;

Вызывала тебя на бой,
И до смерти был только шаг.
Значит, боль. Здесь бывала боль,
И огонь, и звериный страх,

И безжалостность.
А потом – пепел, дым
И руин оскал…

Если я у тебя в плену,
То зачем ты меня украл?

Подожжём колесо обозрения:
Нечего обозревать.
Время – лечиться курением,
Травы в руках мять,

Растирать;
И в кипящих лужах
Свой разрушать мир.

Быт жестяных кружек —
Как амфетамин:
Дурной вкус,
Пережиток прошлого,
Но ностальгия прёт.

Подожжём колесо подошвами!
Жизнь – уснёт
В ярком пламени…

Тянутся к свету
Все, кто не любит смерть.

Тьма накроет,
Осыплет пеплом.

Холодом отогреть
Тех, кто в тепле разнежен,
Яркостью ослеплён.
Лето должно быть снежным,
Вместо песка – лёд.

Колокольные башни —
Чуть выше того, что горит.

Каждый голос важен —
Ложь говорит.

Поджигаем.
Стираем.
Смываем.

А дешевле – вырвать глаза,
В стиле Ван Гога не слышать
Рваные голоса;

Только жёстче: резать резче,
Не плакать и не жалеть.

Эмоции – это трещины.

Кипит колеса медь!

Падает вниз и криво.
Стулья уже горят.

Так ненавидят любимых,
Так их ставят в ряд
С отвратительными врагами
И бьют из последних сил…

Но говоря между нами:
Не бил, значит, – не любил.

Любишь – веди к могиле
(Недаром: до гроба любовь).

В патриотичном порыве —
Сжигай колесо вновь.

Истина глючит;
Гений в предсмертной агонии,
В хаосе собственных мыслей
Не может забыть,
Как у него на глазах умирала
Пони:
Били плетью.

Порвана крепкая нить
Проводов.
Бессознательно:
«Раньше и я ведь писал
Неплохие стихи…»
Слишком хорошие,
Слишком буквальные —
Начисто
Разум стирают,
Оправдываясь:
– Грехи…
Тяжко вздыхают,
Но напоказ, чтоб верили,
Чтобы все глюки истины не раскрыть,
Чтобы внушить:
Страхи, тревогу, сомнения, —
Чтоб не добрался
И бога не смог убить