И мнилось людям, что веками
она стояла точно так,
хватая грязными руками
чужой протянутый пятак
и никогда не вспоминая,
что в дальнем, ласковом краю
растаял снег от солнца мая,
и птицы синие поют.
15 марта 1951 г.
Нет предела царственной печали,
Мертвые не встанут из могил.
Безутешный принц идет по зале,
будто плети, руки опустил.
Не клади поклонов у обеден,
девушка, — любви твоей не цвесть,
посмотри, твой принц, как призрак, бледен,
страшную обдумывает месть.
Маленькая нимфа в белом платье,
не горюй, что ты умрешь ничья!
Разве не милы тебе объятья
ласково журчащего ручья?
Опустись в серебряное ложе,
платье подвенечное разгладь;
ведь тому, оставленному, тоже
будет очень горько умирать.
5 апреля 1951 г.
…было небо
светлое, и вдруг потухло солнце,
ни затменья не было, ни тучи,
просто вдруг погасло и пропало.
Все большое небо потемнело,
все живое поукрылось в норы,
все цветы поникли и завяли,
замолчали на деревьях птицы,
и деревья опустили ветви;
даже рыбы отошли в глубины,
и поверхность моря почернела.
Что же делать? Что же делать дальше?
Как же можно жить теперь без солнца?
8 октября 1951 г.
361. «Судьба от жизни унесла…» [176] Published in the journal Kharbinskie kommercheskie uchilishcha Kit. Vost, zhel. dor., San Francisco, no. 4, 1952, p. 52. The last line first stanza read: «о от славных подвигов людских»; the second line of second stanza: «давно погибли без следа»; and the last line of the third stanza: «во что-то верить на земле».
Судьба от жизни унесла
людей без счету и числа,
и даже звон давно затих
о славных подвигах людских;
в щепы разбиты, города
давно пропали без следа,
и гордо к небу росший бор
гниет в земле с давнишних пор.
Одни лишь звезды в тишине
не гаснут в вечной вышине
за тем, чтоб мы с тобой могли
во что-то верить на земли.
10 октября 1951 г.
В позднем небе бледность опала.
Отражается на снегу.
Золотая вуаль упала
с тихой рощи на берегу.
Скоро белой, лохматой гривой
уберутся ветви ракит,
и ручей, недавно игривый,
на полслове вдруг замолчит.
Декабрь 1951 г.
363. Весна [177] Variant in the third line of the first stanza in the manuscript: «тянулись в него тополя».
Потела мягкая земля,
трава дышала, прорастая,
гляделись в небо тополя,
задетые осколком мая.
И тучи мелких серых птиц,
чуть возвратясь из теплой дали,
из бирюзовой выси,
ниц на землю ждущую упали.
22 января 1952 г.
Светло, уютно, тихо и удобно;
листаешь книжку, в кресле развалясь.
Вдруг — крупный дождь застукал в крышу дробно,
и в воздухе его повисла вязь.
Сереет небо над углами дома,
чернеют туч волнистые низы…
Ты слышишь вдалеке раскаты грома?
Ты чуешь приближение грозы?
8 марта 1952 г.
Я голос твой забыла так давно —
И цвета глаз твоих давно не вспоминала,
Закрыто наглухо в тот старый сад окно.
Не все ль равно, что в нем черемуха в июне расцветала!
Там путь назад навеки запрещен.
С тех пор мы выросли, видали жизни много.
Ведь то был сон — простой и детский сон —
Да был ли он? И не в такой
мы милости у Бога.
Март 1952 г.
366. «Внезапно вышла в жизни перемена…»
Внезапно вышла в жизни перемена,
не стало вдруг ни солнца, ни тепла.
Закрыл глаза. Играли марш Шопена,
его везли, за ним семья брела.
Вот позади и города шумиха,
и церкви золотое острие.
Он не спешил; он ехал очень тихо
на новоселье тихое свое.
1 мая 1952 г.
Простые люди, серою толпой
и друг на друга все чуть-чуть похожи, —
идут по свету общею тропой
— и радость есть у всех, и горе тоже.
И только иногда блеснут глаза,
и странная от них лучится сила —
как будто где-то дрогнула гроза
и из-за тучи солнце засветило.
2 мая 1952 г.
368. «Он был, наверно, самый ловкий…»
Читать дальше