348. «Иди за мной. Пусть горы, реки…»
Иди за мной. Пусть горы, реки
и дебри встали на пути:
к далекой и священной Мекке
тебя могу я привести.
Зову тебя, чтобы отныне,
оставив отдых и покой,
ты шел великою пустыней
за верною моей рукой,
затем, чтобы, устав от жажды,
губами, ранеными в кровь,
сумел ты обрести однажды
мою целящую любовь.
Шанхай, 1 ноября 1937 г.?
349. Китайский пейзаж [173] With a notation in the manuscript: «Тема с вариациями».
Над зеленым каналом
и над рощей бамбука,
в небе сонном и алом
ни дыханья, ни звука.
Там, где сгустилась
предвечерняя мгла,
остановилась
звезда, взошла;
в объятую сном
воду канала
белым пятном
упала…
Шанхай, 1937 г.
Точно кружевом, одетый тиной,
на закате тихо спит канал.
Высоко над хаткой и плотиной
желтый месяц остророгий встал.
Вот покойный и приятный жребий —
как сказать, «неласкова судьба»?
В фиолетовом вечернем небе
тонких листьев черная резьба.
Шанхай, 1937 г.
351. «Туда, где берега канала…»
Туда, где берега канала
покрыты ивой и осокой,
чуть слышно тишина упала,
повисла над травой высокой.
Как желтый гонг, всплыла устало
луна большая от востока.
Шанхай, 1933–1939 гг.?
352. «Огромное, презрительное небо…» [174] Variant in the last line in the manuscript: «голых и мерных и торчащих в небо.»
Огромное, презрительное небо,
холодная и белая дорога,
а у дороги выросли торчками
голодные, оборванные елки,
протягивают руки в это небо
и шевелятся, и идут куда-то.
Такое белое, пустое небо —
и на белой
земле — вот эта стая черных елок,
тощих и черных и торчащих в небо.
26 сентября 1938 г.?
353. «Пристала к сердцу моему…»
Пристала к сердцу моему
тоска репейником колючим.
Луна, как чей-то давний сон,
зажглась над синими лугами,
ночь подошла со дна времен
своими легкими шагами.
Шанхай, [1938 г.]
354. «В луне, как в зеркале, видны…» [175] Variant in the last two lines in the manuscript: «давнишний, тот, что ты забыл,/но тот, который был?»
В луне, как в зеркале, видны
все грешные земные сны —
отражены, искажены
в весеннем зеркале луны.
Вглядись в туманные края,
где туча вьется, как змея,
где света лунного струя,
— не тень ли то твоя?
И там, где мрак пугает взор,
не сон ли твой ползет, как вор,
— тот сон, что ты давно забыл,
но тот, который был?..
Сан-Франциско, 4 февраля 1939 г.
355. «Где скат косогора так зелен и ровен….»
Где скат косогора так зелен и ровен,
Где ветки березы нежны и тонки.
П оставить простую избушку из бревен
У заводи тихой и сонной реки.
Не ждя ничего, ни о чем не тоскуя…
Около 1945 г.
356. «Очень низко радуга стояла…»
— Очень низко радуга стояла,
сыпал дождь последний через сито,
шелковое неба покрывало
было светлым бисером исшито.
3 сентября 1945 г.
Золотые звезды с сучьев клена
на асфальте ковриком легли,
и туман, серебряный и сонный,
скрыл шероховатости земли.
Помнишь город? Или ты в нем не был?
— Вечером усталым и немым
горестно заплаканное небо,
столько лет висящее над ним,
площадь возле старого вокзала,
и фонарь, зажженный над мостом —
помнишь ли, как я тебя встречала
и куда мы шли с тобой потом?
Если вечером таким прозрачным,
трогательно тихим, кружевным,
сон, который издавно утрачен,
неожиданно встает — живым,
если ж ветер, если солнце светит,
голубеет в озере вода,
этот город, где мы были дети,
я не вспоминаю никогда.
10 ноября 1949 г.
358. «За городским голодным сквером…»
За городским голодным сквером,
одета в серое тряпье,
она стояла утром серым, —
забывшая жилье свое.
Ложился снег вуалью белой
на прошлогодние листки,
на тряпки рваные и тело,
и на ладонь ее руки.
Читать дальше