Николай Туроверов - «Возвращается ветер на круги свои…». Стихотворения и поэмы

Какой там страшный век и беззаконный атом,
И как писать о нем стихами вообще,
Когда тысячелетняя заплата
Еще цела на романтическом плаще?
Страшился мир заслуженных потерь, ―
Вначале было Слово: но такое,
Что нечего бояться нам теперь.
И все равно, какой печальный отзыв
О наших днях услышим стороной,
Когда есть музыка, нетронутые розы,
И Млечный Путь, и ветер молодой.

Ты мне являешься во сне,
Когда ты этого желаешь.
Твой выбор волен. И не мне
Искать соперника. Ты знаешь,
Что я теперь смирней живу
Под этим небом с облаками,
В торжественную синеву
К тебе плывущих со стихами.

Хорошо, что все по-разному одеты.
Разные люди и дома,
Генерала отличают эполеты,
А поэта ― нищая сума.
Хорошо, что всех роднит могила,
И любовь повсюду хороша.
Хорошо, что все благословила
В этом мире одинокая душа.

Ты власть теряла надо мной,
Потом ее в слезах искала.
Преступница и ангел мой,
Тебе всего, казалось, мало.

Повластвовать, как надо, всласть,
И бабьей волей насладиться.
О, женская родная власть, ―
Пяти-избянская станица.

Она похожа на тебя.
Так удивительно похожа,
Что даже можно, не любя,
Ее позвать на праздник тоже.
Но пожелает ли она,
Как ты, смеясь, приблизить губы,
И выпить залпом, и до дна,
Не предназначенный ей кубок?

Родина! Смущающее слово
Дня того, кто не привык к борьбе.
Сколько раз ее терял, и снова
Находил опять в самом себе!
За потери, за находки эти
Мне ли подлежать суду?
Без него прожил на этом свете
И на том, Бог даст, не пропаду.

Конец весне, ―
и слава Богу!
Нельзя все время расточать
Любвеобильную тревогу,
Не зная, как ее кончать.
Конец беспутного начала.
У поздних птиц уже семья.
Стоит у верного причала
Неугомонная ладья.

Какие там стихи, когда
Замерзла в комнате вода.
― Так вот, тогда и надо петь,
Чтоб эту воду разогреть.
Какая там любовь, когда
Пора прощаться навсегда.
― Так вот, тогда и надо петь,
Чтоб не бояться умереть.

На меня ты потеряла право,
Но свободу я купил ценой
Монастырского строжайшего устава,
Этой страшной жизнью неживой.
Только хлеба черного коврига,
Ледяная родниковая вода.
Въелась в тело ржавая верига,
Но не въестся в душу никогда.
В бороде, в лохмотьях и в железе,
Распростившись навсегда с тобой,
Так ли я для Господа полезен,
Как когда-то в жизни озорной?

Привет тебе издалека.
Кто виноват ― судим не мною.
Здесь жизнь по-прежнему легка,
Но легче было б ей с тобою.
Но ты покинул мир земной,
В другой никак не собираясь.
Привет тебе, казак родной,
С тобой еще я повстречаюсь.

За окном кудрявый дуб, и птица, ―
Я не знаю, как ее назвать, ―
Целый день поет и веселится,
Под окном стоит моя кровать.
Это лучшая больница в мире
Для того, кто сердцем прост,
Над больницей и над птицею в эфире
Голубой весенний мост.

Вверху, весь в солнце, с детства предугадан,
Суровый Саваоф с простертою рукой.
На сырость древних плит Ему возжженный ладан,
Склоняется бессильною волной.
Внизу знакомо все: и скрещенные плоско
Ладони схимников, ―
и их бескровный лик,
И треск свечей, и смутный запах воска,
И длинный, к алтарю, станичный половик.
Все те же из бумаги пыльные тюльпаны,
И зайчиков веселая игра,
И стекол разноцветные обманы, ―
Все видел так давно, а, кажется, вчера.
И странно, как и встарь, когда среди обедни
Коснется голубь выцветших одежд:
Но грозная рука простерта, и победней
Глядит казачий Бог из-под нависших вежд.

И будет день веселых похорон,
Напоминающий казачий праздник.
И будет гроб. И в гробе будет он,
Неугомоннейший проказник.
Могила будет. А в могиле дно.
Вокруг могилы радостные песни:
Христос воскрес! ―
И нам уже дано,
Не сомневаяся, воскреснуть!
И казаки-покойники, в усах,
Воссядут на открывшейся лужайке,
А будут птицы райские в кустах,
Зверье ручное и ручные зайки.