Михаил Львов - Стихотворения

На миг в недавнее заглянем.
…Челябинск.
Госпиталь.
Концерт.
Как будто слушает с вниманьем
В халатах зал и с пониманьем.
Аплодисментов нет в конце…
Ты этим смутно был встревожен,
Но раненый поднялся вдруг:
— Простите —
хлопать мы не можем:
У нас
нет
рук.—
Мгновенье это походило
На замешательство в строю;
Искусство слов не находило
И молча, медленно склонило
Пред жизнью голову свою.

Иль оттого, что жизнь меня щадила
и никогда за горло не брала,
иль оттого, что молодость и сила
несли сквозь время, будто два крыла,
я многих бед не ощутил всем сердцем,
мне кажется нередко —
до сих пор
как надо, не почувствовал Освенцим,
Дахау не рассматривал в упор.

А чем же от тебя я отличаюсь,
кто у Дахау встал на пьедестал?
Ведь это только чистая случайность,
что пеплом я в Освенцимах не стал.

Нельзя, нельзя за скоростью, за бытом,
за злобой дня, подвижною, что ртуть,
считать тот ужас снятым и забытым,
людская память! Вечным стражем будь!

Не спи, людская память, дни и ночи,
напоминай, приказывай, гуди —
пусть ветер из Дахау веет в очи,
в беспечном сердце бдительность буди!

Опять за неполные сутки
Из Владивостока — в Москву.
Мешаются сутки в рассудке.
Со скоростью звука живу.
Детали в пути пропадают —
Земля, как макет, собралась.
Машина к земле припадает —
И снова земля разрослась.
Опять появились тропинки,
Мосты, и кусты, и листы.
Опять закачались травинки.
Опять я увидел цветы,
Плакаты на зданье вокзала,
Купальщиц загар на пруду —
Все то, что на скорости малой
Заметишь, на тихом ходу.

Такая на свете погода,
И надо за краткие годы
Так много объять и понять —
Мне скорость бы пешего хода
Со скоростью звука спаять.

В таежном утреннем тумане,
В дорожном громе быстроты,
В стекле окна, как на экране,
Мелькнуло чудо красоты
Без всякого предупреждения,
Успело только ослепить,
И не сумел я то мгновенье
Ни удержать, ни закрепить.
Мелькнули очи голубые
И растворились вновь вдали
В великой красоте России,
В цветенье неба и земли.
Оставив боль мне, и смятенье,
И образ красоты в душе,
Исчезло чудное мгновенье,
И не вернуть его уже.

Я видел свет. Нигде на свете
Не повторился облик тот,
И лишь в душе десятилетье
Мгновенье краткое живет.

Мой голос записан на пленку
И сложен в сверкающий круг.
Его отложили в сторонку
И нас усадили вокруг.
Его от меня отделили,
Как будто кору от стволов,
На стержень стальной накрутили
И стали раскручивать вновь.
Свой голос на магнитофоне,
Свидетелей многих в кругу,
Я слушаю, как посторонний,
И — странно — узнать не могу.
А мне он казался приятней,
А мне он казался другим —
Красивее, лучше, понятней,
Не столь уж глухим и плохим.
Но, видимо, было неверно
Мое представленье о нем,
Я тут ошибался, наверно,
Как часто во многом другом.
А люди сказали: — Похоже! —
Твой голос узнает любой…
Не веришь? Бывает, ну что же,
Такое не только с тобой —
Не думай, что плохо со слухом:
Свой голос — не то что чужой, —
Ведь слышим мы «внутренним ухом»
Не так, как услышит другой…

Что голос свой собственный верно
Нам слышать вовек не дано,
Что знаем его лишь примерно —
Обидно.
Но это одно.
Но что, если голос свой строчечный,
Которым сильней дорожу,
Я слышу вот так же неточно,
Не так, как до вас довожу?

Сколько нас, нерусских, у России —
И татарских и других кровей,
Имена носящих непростые,
Но простых российских сыновей!

Пусть нас и не жалуют иные,
Но вовек — ни завтра, ни сейчас —
Отделить нельзя нас от России,
Родина немыслима без нас!

Как прекрасно вяжутся в России,
В солнечном сплетении любви,
И любимой волосы льняные,
И заметно темные твои.

Сколько нас, нерусских, у России —
Истинных российских сыновей,
Любящих глаза небесной сини
У великой матери своей!