Михаил Львов - Стихотворения

Я хотел быть счастливым,
Это мне удавалось,
Хоть порой с перерывом
Это счастье давалось.

Как мечтал я о счастье
Безошибочно точном —
Не разбитом на части,
Постоянном и прочном.

Но порой мне бывало
Не до этого все же, —
Счастье нас забывало,
Да и мы о нем тоже.

На тяжелых дорогах,
В дни войны боевые,
В ежедневных тревогах
За дела мировые,

В дни всеобщих усилий,
Острых схваток и споров:
— Счастлив? — если б спросили —
Не ответил бы скоро.

Я не думал об этом —
Был я занят борьбою,
Целым миром и светом
И совсем не собою.

Вот когда победили,
Все мы счастливы были —
Все селенья и семьи,
Все полки и все части.

Быть счастливым со всеми —
Это высшее счастье!

Есть отдельно — квартиры,
И кровать, и посуда…
Нет отдельного мира.
Быть со всеми повсюду
Всей душою, всей страстью —
До минуты предельной!
Нет отдельного счастья.
Нету правды отдельной.

Мне жалко чувств, за давностью забытых,
Не год назад забытых и не два,
Как занавесом, временем закрытых,
В тумане лет лишь видимых едва.
Мне жалко их, как тех друзей хороших,
Погибших на переднем рубеже,
Кто в жизни больше встретиться не может
И с вечностью сливается уже.
Лишь редко-редко кто-нибудь прохожий
Вдруг в городском кипенье промелькнет,
На одного из тех друзей похожий, —
И острой болью душу всколыхнет.
Как тех друзей неповторимых, милых,
Мне жалко чувств, растаявших, как снег,
До времени схороненных в могилах,
Гвоздями заколоченных навек.
От них воспоминаний не осталось,
Они в стихи не перенесены.
И все труднее вспоминать их стало,
Как осенью сияние весны.
И, лишь когда навстречу, торжествуя,
Пройдет живая чья-нибудь любовь,
Хорошей, чистой завистью волнуя,
С тоской и болью я их вспомню вновь.
Мне жалко чувств, за давностью забытых,
Не год назад забытых и не два,
Как занавесом, временем закрытых,
В тумане лет лишь видимых едва.

Мы стольких в землю положили,
Мы столько стойких пережили,
Мы столько видели всего —
Уже не страшно ничего…

И если все-таки про войны
Я думать не могу спокойно
И если против войн борюсь —
Не потому, что войн боюсь.
А если даже и боюсь, —
Не за себя боюсь — за тех,
Кто нам теперь дороже всех,
Кого пока что век наш нежил
И кто пока еще и не жил,
Кто ни слезы не уронил,
Кто никого не хоронил.

Я их на улице встречаю
В год раза два, а то и раз —
Среди забот своих, случайно,
Куда-нибудь по делу мчась.

Мгновенно схватишь перемены
И увядания черты,
А я их помню довоенных,
Роскошных, майских, как цветы,
С друзьями под руку своими
У институтского жилья.
Навек остались молодыми,
Двадцатилетними мужья.
А им — тоска о них навечно.
И даже дети не у всех.
Другая молодость беспечно
Проносит мимо шум и смех…

Пойдешь замедленной походкой
И горько думаешь про то,
Что им — мужей, тебе — погодков
Не возвратит уже никто.

Порой приходит по утрам
Такая вдруг неуязвимость,
Такая вдруг непобедимость
Порой приходит утром нам.

Ведь утро — это юность дня,
И — словно в юности — сегодня
Я с новой силой к жизни поднят,
И юность в сердце у меня.

А вечер — старость, и, устав,
Ты уязвимее под вечер,
Уже «кладешь язык на плечи»,
Верст двести за день пробежав.

Не вечер утра мудреней,
А утро, думается все же, —
Оно сильнее и моложе,
Еще на солнце нет теней;
Мне по утрам не тридцать семь,
Мне по утрам намного меньше,
Еще ни жизни и ни женщин,
Еще я юноша совсем;
Все раны сердца заросли,
И снова руки окрылились,
И снова зеленью покрылись
Холмы могильные земли.

Порой приходит по утрам
Такая вдруг неуязвимость,
Такая вдруг непобедимость.
Пишу я утром песни вам!

Я ввергнут в жизнь, в волненья, в страсти,
В огонь, и в воду, и в цветы,
В твои, двадцатый век, ненастья,
В твои заботы и труды,
В клубок твоих противоречий,
В слепящий солнечный клубок,
В твои парады, встречи, речи,
В твой страшный атомный рывок,
В ночную пляску тьмы и света,
И все ж подвластен нам твой бег:
Земля — корабль, а не комета.
Я твой матрос, двадцатый век.