Виктор Серов - Донские просторы

И ножик на кухне не режет
Ни хлеб, ни капусту – тупой.
Ведь можно рыбачить пореже?!
Да что нам ругаться с тобой!

Мне слушать такое досадно.
С женой соглашаюсь с трудом:
– Я завтра не еду уж, ладно.
– А после?
– Увидишь потом.

– От сумы и от тюрьмы не зарекайся, —
Говорили мне и бабушка и мать. —
Если в жизни вдруг оступишься, покайся
И невинного не вздумай оболгать.

И напутствию отца я также верен.
Прибавляют сил слова отца:
– Если в правде, как в себе, сынок, уверен,
Стой за правду до победного конца.

За деньгами и за славой не гоняйся.
Их догнать – не хватит жизни всей.
И не денежки копи, а множь друзей.
И ещё наказ запомни сей:
С дураками сроду не тягайся.

Ты помнишь раньше сенокос?
Без края луг. Там весь колхоз.
Фуражки, белые платки…
Затихнут только молотки-
И ну, трава, – в валки, в валки!

И те, что косят – господа.
Лишь крикнет кто: «Вода! Вода!»
И я спешу к нему с ведром,
Как вслед за молниею гром.

Иду сегодня через луг
Как будто слеп, как будто глух.
Не слышу шуток. Нет платков.
Как в поле борозд лишь валков.

И поспевают, будь здоров,
Всего лишь тройка тракторов.
А я, несчастный человек,
Назад хочу – в ХХ век.

Живу надеждой, верою,
Как все – мужик от плуга.
Мои денёчки серые
Похожи друг на друга.

Встаю, как дед мой, с солнышком,
Пашу да сею в поле.
Чужое нынче полюшко,
А было ведь родное.

Хотя не вижу колышков,
А знаю: их тут много.
О, поле, поле-горюшко,
Поделено ты строго.

Хоть все в селе с наделами,
Но каждый тихо плачет:
Ведь все почти без дела тут,
Не стали жить богаче.

Живём надеждой-верою:
Ты нашим станешь завтра…
Сегодня служишь фермеру:
Его ты полнишь закром.

Длинные ночи настали.
Солнца остыли лучи.
Снова сбиваются в стаи
С криком тревожным грачи.

Кружат над голою пашней,
То прошумят над селом.
Помнится день им вчерашний —
Пело тут всё и цвело.

Нынче же в новом обличье
Улицы, хаты, народ…
Сердце волнуется птичье —
Жизнь наступает не мёд.

Так хотел ты в Штаты и в Шираз.
Побывал за морем только раз.
И жалел, что не был на Босфоре,
Хоть в глазах любимых видел море.

Синь небес глаза твои сосала.
Ни одна собака не кусала
И по просьбе лапу подавала,
Оттого что друга узнавала.

Ты не знал английский и французский
И писал – но как! – для нас на русском.
Знал язык, людского что не проще,
На котором говорили рощи.

Март стоит уж на пороге —
Ждёт, когда уйдёт февраль,
Чтоб занять его чертоги,
Рассказать, какой он враль.

Врал он нам в мороз суровый,
Врал, когда метель мела,
Мол, зима жива-здорова,
Хороши её дела.

А она – уже старуха,
Дни которой сочтены,
Собралась с последним духом
Печь на проводы блины.

Чтоб под наше ликованье
Передать весне права
И услышать на прощанье
Только тёплые слова.

Совсем уйти зима не хочет.
Отдав весне не все ключи,
Себе оставила от ночи,
Чтоб как-то сдерживать ручьи.

А те средь дня журчат, клокочут,
С утра опять во льду они.
Но, что ни день – короче ночи,
Длиннее солнечные дни.

Чернеет поле вдоль дороги.
Повсюду грязь, в ней вязнут ноги.
И даль сера, и небо тоже —
На день осенний так похоже!
Но есть, уж есть одно отличье:
Весёлый гвалт и пенье птичье.