Наталья Барышникова - Соты

Вчера до полуночи чай неостывший
Мы пили, и мед представлялся гречишным
На кухне салатной, где призрак гостивший
Рассказывал долго о прошлом и личном.
Сегодня мы с Пушкиным в парке шептались
О том, кто был искренней, кто был лукавей.
Две чайные чашки на кухне остались,
Согретые робкими в полночь руками.
А завтра, быть может, метели завьюжат.
А может быть, завтра поэтов не вспомнят.
И все-таки ты возвращайся на ужин –
На чай необжитых поэтами комнат.

Ты мог стрелу легко заправить в лук,
Но птица окаянная уснула –
Прикинулась жасмином, обманула
И отцвела, не помня твоих рук.
А снег слепил сознанье, влажный, грузный.
Так электричка, бормоча «всегда»,
Все таяла. Так чистая вода
Просачивается через мед арбузный
И через мрак кремлевской тишины,
Где что ни тень, то ладные курьеры.
Спасибо за письмо. За все пробелы –
Непрожитой в который раз зимы.

Придумай, пожалуйста, имя этой воде!
Который день мы в лодке одной плывем
От пятницы – пять! –
К середине жизни – к среде.
Хочет и отчество знать водоем.
Может быть, желает он и фамилию, и
Гражданство свое обозначить – чтобы забыть…
Тебе же тоже нравится каплей в глубь земли
Просачиваться. А выше – ангелом быть
В то самое время, когда
Бог в горячие руки берет текст,
Отжимает его, как прачка, и вода
Поднимается. Скоро пойдет Ковчег!

На почту лучше идти налегке.
На почте всегда полно новостей
О тех, кто рядом и кто вдалеке
Приветики шлет и ждет вестей.
На почту лучше идти босиком.
На почте всегда готовы обуть
И тех, кто на почту летел бегом,
И тех, кому совсем другой путь.
В почту лучше не выходить.
Лучше и адреса не иметь.
Но как иначе тебя убедить,
Чтоб не идти на смерть?

Громодействуй, испив из серебряной ложечки –
У просвиры дыхание маленькой крошечки.
У подножия снов творцы-великаны ворчат вестями –
Черпают прошлое стальными ковшами-горстями.
Действо-крохи молнию кличут и гром.
Сон – корабль, пробуждение – паром.
В том твоём сне нет места серебру.
Давай сыграем в сонную игру:
Бог-гром с чертёжным карандашом,
Бог-молния режет чертёж ножом.
Физик на лирика с вилами, лирик со щитом.
Николай Чудотворец дарит каждому свой дом.
Спокойной ночи, соседи! Невещих снов!
Куст многообразен, а зверь тернов.
Ты будешь долго спать, а я пойду по грибы –
С картой в руках, где тропы росою слепы.
Сяду на пенёк, съем пирожок,
Беды и скорби – не мой ожог.
Спрячь улыбчивость бойкую,
Грудями разверзни чудь,
Пока у Бога осталось терпения чуть-чуть.

Ты можешь лежать на земле белым снегом,
Как было вначале – под Северным небом.
Ты можешь растаять, отринув сознанье.
Но что в Тебе больше тепла?
Нам нынче не надо лекарств от ангины,
Как было вначале под Северным небом.
Теперь у движенья излеченных стрелок
Есть тайна последнего дня.
А солнце восходит и плавит границы
Наручных часов, чтоб тепло циферблатов
В крови растворялось. А что ещё надо
Уснувшим под снегом Твоим?
И снег всё не таял, а птицы вернулись.
А снег всё не таял на ягодах летних –
Чтоб Новые дети под Северным снегом
Большую Медведицу звали сестрою,
Чтоб Новые дети под Северным небом
Рождались на белом снегу.

А ещё вспомнилось – из детства:
Мне 5 лет, лето в деревне,
В станице Андреевской
У сестёр моей родненькой бабушки,
В усадьбе прадеда.
Приезжают Светуля
(Приёмная дочь моей бабушки)
С сыном, Мише 2 года.
Он видит стадо пасущихся коров и любопытствует:
«А этот большой кто?»
Я авторитетно отвечаю: «Большой – бугай».
Детка спрашивает: «А кто такая бугая?»
Серьёзно отвечаю: «Это корова, только бездомная».

Жизнь, как положено, без добра и зла.
Разве что девочка нам подаст весло,
Чтобы вселенная – глупенькая – росла,
Которой с нами – веселыми – повезло.
Ее – вселенную – не учили, что есть и смерть.
Ей безорбитно это. Но без нас…
Не удивляйся, девочка, что истоптана твердь
И Ч(ч)еловек, кто нас незаметно спас.