Евгений Кулькин - Воскресят меня стихи. Том третий

Весна
Сорок пятого
Года:
Бесхлебье.
Бездомье.
Бедлам.
Бездарье.
Базарье.
Погода.
Богатство.
Пиратство.
И –
Хлам.

Торгуют.
Шуруют.
Воруют.
Умеют.
Умнеют.
Клянут.
С девицами –
В лицах –
Воркуют.
И славят
Нагайку
И кнут.

Клянутся –
Чужим –
Межреберьем.
Уходят
С поста
На постой,
В надежде,
Что встретят
Доверьем
Год будущий
Сорок
Шестой.

С долей сладостного и жестокого
Под колесами сталь заокала.
Уезжаю.
Пространства ринулись
Провожать меня;
Отодвинулись
На второй план,
А может, далее
Дни,
Засушенные в гербарии,
Где цветок
Свою узнаваемость
Притянул в мою
Успеваемость.
А вагон
Уж вовсю расшаркался:
И «наокался»,
И «наакался»,
Назвенелся,
И напружинился,
И осваивать люд свой
Принялся.
Вот в окне его
Проблондинилась
Та, что ходу – вдогонку –
Ринулась.
А другая навстречу –
Пепельна –
С худобою
Последней
Степени.
С нею муж, видать,
Важно пыжится,
Ноги в цепь шагов
Едва нижутся.
А в купе идет –
Разливанная.
Зелье пьется там
Иностранное.
Из кубинского
Сахара
Гонное,
Потому
По-русски
Зловонное.
Рты закрылись,
Сменив хрумтением
Речи трезвые;
Тем не менее
Нить беседы их
Подживляется
Тем, что взор всему
Восхищается.
Да колеса о стыки
Тычутся.
А потом –
Певуны
Отыщутся.
Не отыщутся,
Так приблудятся,
Потому что вагон –
Не улица.
И камыш зашумит –
Загрезится
Всем,
Кто бреется
Свежим месяцем.
Ищет мордой
Приметы русские
Размышлением
Над закускою.
Или там
Ни о чем
Не мыслится.
Ибо смерть вот-вот
Да окрысится,
И известная всем
Причина в том,

Что давно
Полотно
Не чинено.
Но вовсю
Паровоз
Упирается.
Трезвый
Втемную напивается,
Пьяный
Горько
Трезвеет
Думою.
Над своею
Судьбой
Угрюмою.
А состав все летит
И катится,
Притираясь к пространству,
Ластится.
Остановками
Едва метится,
Чтоб ни с кем
Никогда
Не встретиться.
А на окнах бликня
Помножена
Малочейная,
Как положено,
Словно девка,
Которой выпало
Роль иконы вагонной
Выполнить.
Промелькнуть для кого-то
Обликом,
Чем-то схожим
С залетным облаком.
Что пугает
Небесной
Близостью,
Что терзает
Земной
Капризностью.
И истает
В одно
Мгновение
От наивного
Прикосновения…
…ночь давно за окном качается,
«Степь да степь кругом», –
Не кончается.
А навстречу огни,
Как конница,
За которой нечистый
Гонится.
А душа
На звезду
Надеется,
Что во лбу паровоза
Светится.
Что с созвездьями неба
В сговоре,
Обнимается
С семафорами.
А ко мне
Блондинка
Лабунится:
«Полюби меня,
Счастье сбудется».
Я молчу
От телячьей
Радости,
Ибо год мне идет
Шестнадцатый,
И что ростом я с елку,
Но с шишку
В озорной голове
Умишко.
Потому –
Во тьму –
Улыбаюсь,
Отвергаю,
Не отрекаясь,
Не спешу одержать
Победу,
Потому что
Во взрослость
Еду.

Чувства медовы,
Едки слова.
А при чем бедовая
Голова?

Ты не «против» и не «за»,
Ты молчишь в ответ.
Золотит твои глаза
Неизвестный свет…

Уныл душой. но сердцем грезя,
Еще ты думаешь о том,
Что зря пошел сегодня ферзем,
Хоть отступилось королем…

Ты не пахарь и не знахарь,
Ты неведомо кто есть.
Хотя стоп! Придумал! хахаль!
Вот кто ты, едрена спесь!

Замирает разум пылко,
Чтобы чувства обуздались,
Ведь молчание – копилка
Слов, какие не сказались.

Завязались,
Развязались,
Как резинка
От трусов.
И пошла
Клубиться
Зависть,
Что
Наш мир
Так
Сладко
Нов.

Это вьюга куролесит,
Бьет в копыто и в висок.
Это грязь савраска месит,
Метя мордой на восток.

Это обморочно плачет
Эхо в пуганом саду.
Это мой роман не начат
С той,
Кого два века жду.

Поувяли сентябринки,
Время стужей угрожать.
И так подло жмут ботинки,
Словно пробуют рожать.

Я стою, пляша и ноя,
Я бесслезьем исхожу.
На Кавказе, но без ноя
На себе
Ковчег
Вожу.