Виктор Ростокин - Необжитые пространства. Том 1. Проселки

Живущие на мусорке коты,
Меня считая равным по судьбине,
Подходят, благодушны и просты,
И я стою у них посередине.
Они не лезут с ласкою к ногам
И не являют чувства униженья,
По их глазам угадываю сам
Их горькое святое откровенье.
Они котов домашних мне родней,
Понятные, как ветер и туманы,
Как позднее дыхание полей
В осаде взбунтовавшихся бурьянов.
И все они извечно без имен:
Им имена без надобности всякой
На воле вольной.
Ухнет если гром,
Подвал есть с сокровенною клоакой.
Захлюстанная баба из ведра
Плеснет помоями на них угрюмо,
Они забьются в уголке двора
И, лапкой умываясь, рады утру.
И я живу под прессингом тычков,
Недобрых взглядов хамов и пустышек
Без имени и прочих орденов
В своей судьбою нареченной нише.
И я бегу от грома под сирень,
Руками закрываюсь от помоев.
И следует за мной живая тень
Светлейшего на свете домового.

Непонятно было раньше,
А сегодня – в петлю лезь!
Что ни час, ни день, то рана
И в крови зубной протез.
А лелеял все надежду:
Буду старым – отдохну
От огульного невежества,
Что заполнило страну.
Чикиляю я в сторонке,
Не встреваю в разговор.
«Глянь, поэт! – летит вдогонку, —
Ни к чему нам этот сор!»
Молодые и откормленные,
По бутылке – в кулаке,
Им ли знать России корни!
Родина в «черновике».
Стаей шлындают, цепляют,
Зубоскалят, хохоча,
Наземь женщину валяют
И кофтенку рвут с плеча.
И прохожие во страхе
Без оглядки прочь бегут.
А несчастной ее «ахи»
Не помогут, не спасут.
Драма – воплощенья срама,
Удушающий удав!
Вот тебе и «ма-ма… ра-ма…»
Дима… Владик… Владислав…
И букварь. Училки голос:
«Всем пятерки! Так держать!»
…Соскользнул рисковый полоз.
Чью-то бьют жену и мать
Лиходеи, отморозки,
Кольца бликами в ноздрях.
Запропали где-то россы.
Вон грядет уж скорый крах.
Ну а мне терять-то нечего,
Зашибут…
Не лучше ль так?!
Подвернул. «Сюда со свечкою,
Щас поймешь». В лицо – кулак!
И трусливо разбежались
По домам. Проголодались.
Впечатлений через край!
Им Христом заказан рай.

Сосед, на корточках согнувшись,
Сбирает реденький крыжовник,
В работу вкладывает душу,
От остального отрешенный,
Мирского, будничного, словно
В деянье этом смысл главный.
Тем часом я за словом слово
В тетрадке сочиняю главы.
Он к вечеру варенье сварит,
Зимою будет наслаждаться.
Строк напишу еще сто двадцать,
И новая поэма, паря,
Готова!
И под стужный морок
В жилище с ароматным чаем
Ее прочтут, и юный отрок,
И кто от жизни заскучает.
Окрестит нас творцами кто-то…
Не стану в логике копаться
Слов сих, они коль в обороте.
Сосед (сказали бы в народе),
Один он будет наслаждаться.

Женщина тоскует о мужчине,
Пусть не принц на розовом коне,
Не поэт пусть, мучимый кручиной,
Не герой на «мировой» войне.
Не до таковых ужо, а лишь бы
Мужичок, хотя бы с ноготок.
Волохатый пусть он, словно леший,
Даже пусть, родименький, без ног.
Да она бы на руках носила
По нужде иль, скажем, на народ,
И постыдно мелочь не просила,
Хоть и крошка не попала в рот.
Все сама бы. Все с большой охотой —
Покормить,
заштопать,
уложить
В чистую постель. Ведь ей заботы —
Как чело трехперстьем окрестить.
А то что же? Хата-сиротинка
Без мужского мата, табака.
А сама – как скудная былинка,
Что порой дрожит от ветерка.
Русская горюха-неудаха,
Сердце не жалели ни Кольцов,
Ни Некрасов. Без оглядки, страха
Сколь щемящих высказали слов!
Ничего с тех пор не изменилось,
Так же бабе белый свет не мил.
Змей Горыныч лютый закружился
И крылами небушко затмил.
Злючая поземка бьет в окошко,
Встать бы да пригрубок затопить,
Но булгачить старенькую кошку —
Жмется к боку. Надо как-то жить!

Навильники, мешки и катухи
И черте что еще в колхозном рабстве!
Я успевал тогда писать стихи,
С ребятами подраться, искупаться.
Ей-богу, лучше жизнь тогда была,
Пусть цыпки на ногах, урчит в желудке.
И нас судьба по рытвинам вела,
Какой ни есть ты – крепкий или хрупкий.
Все шли единым строем к светлым дням,
А рядом тетки, матери (ух, сила!)
Шагали встречь «разбуженным ветрам»,
Все дальше от войны нас уводили.
Разуты и раздеты, голодны,
Но нам совали без речей бурсаки
Из желудей – увесисты, черны,
Крушины горше, но для нас так сладки!
Финал блестящ: кто кончил ФЗУ,
Кто стал шофером, молотобойцем в кузне
И летчиком один – стращать грозу,
А я в любви сознался самой музе.
И ныне те ж мешки и катухи
И черте что еще в российском рабстве!
Но так же сочиняю я стихи,
Чтоб словом за народ с властями драться.