Василий Макеев - Лепота

Весна, как грамота охранная,
Как дух от пашни паровой.
Весна и ранняя, и ладная,
И с непокрытой головой!

Коснулась губ щекою влажною,
Распетушила краснотал.
Ручей под мышкою овражною
Корявый снег защекотал.

Мне от нее бежать приспичило —
Дороги скользки, как вьюны.
И по старинному обычаю
Пеку домашние блины.

Уж коль чудить – так по-весеннему.
Я не люблю ни се ни то:
Найду на льду в дожде спасение
И солнце сыплю в решето.

В саду ищу тропу заветную,
А в вишнях ветреность видна.
В мои следы, едва заметные,
Не кот наплакал, а весна!

Ну, конечно, с жизнью не играют,
От игры – мурашки по спине…
Даже реки русло выбирают,
Где положе, глаже и вольней.
У реки всего одна дорога,
Никаких обочин по бокам,
Балабонь от самого порога
И до моря синего пока…
Но бывает – реки колобродят,
Ледовой разламывают плен,
И босыми на берег выходят,
И целуют вербы до колен.
На приколах бьются плоскодонки,
Носят волны брызги на рогах…
А потом для большего удобства
Реки снова входят в берега.
Трутся тихо щеками о камни,
Смирных рыб пугают острогой,
И текут, играя желваками,
В пиджаках зеленых берегов.
И растет над реками капуста,
И шумят цветистые луга…
Не хочу изысканного русла,
Не хочу вложиться в берега!

Зароют меня в землю по колено,
Побрызгают водою из горсти
И буду я, качаясь и колеблясь,
Весь век у палисадника расти.
Живительные соки чернозема
Наполнят меня силой до краев,
Душистая апрельская истома
Впитается в подножие мое.
На пальцах станут веточки ветвиться
И к солнцу подниматься щекотно.
Цветущей белоснежной рукавицей
Царапаться я буду об окно.
Забудутся досужие заботы,
Застенчивость мальчишеской любви.
По осени засыплю я заборы
Багряными сугробами листвы.
Зимой в объятьях висельной метели
Усну с мечтой о будущей весне…
И с каждым новым обручем на теле
Большая мудрость скажется во мне.
Среди высоких шелестных соседей
Я буду сам осанист оттого,
Что людям легче дышится на свете
От чистого дыханья моего.

Веснушчатая, с клейкими листами,
Стыдливо нянча вязкие плоды,
Крушина оголтелыми кустами
Заполонила сельские сады.

Пугала всех прогорклою судьбою
И не пускала пташек на постой.
И круг нее любовью иль гульбою
Не занимался исстари никто…

Я в юности крушиной восхищался,
Чтил хуторской загадочный анчар.
А ныне мать крушиной красит яйца,
Чтоб на погосте род не заскучал.

И в новый век, что плоть земли терзает,
Ни удержу не зная, ни преград,
Моя крушина так же вымерзает,
Как стужею побитый виноград.

Под карнизом ресниц,
Как капели – глаза,
Хоть губами тихонько бери.
Окатила меня огневая слеза
Уплывающей в полночь зари.

У тебя же давно не девичья боязнь.
Ты не склонишься веткой ольхи.
И на плечи мои расплескала, смеясь,
Холодеющих рук родники.

Не понять мне вины, не занянчить беду,
Что к тебе напрямик привела.
Как же я от тебя без печали уйду,
Если ты без меня весела?

Не за то я боюсь, мой отчаянный друг, —
Мне по сердцу твоя прямота, —
Просто в мареве встреч и хороших разлук
Я теперь без тебя – сирота.

И молчаньем меня не кори, не казни,
Все равно ты поймешь наяву,
Будто я в красновесельной лодке зари
Над твоей головой проплыву.

Все равно в колыбели задумчивых лет
Ты моей не представишь вины.
Лишь на камушке сердца останется след
Набежавшей вечерней волны.

Вот опять от моей простодушной черты
убегает твоя колея.
Колдовская, жестокая, милая – ты
Среди прочиx моих – не моя!

Я шепчу про тебя в муравейнике сна,
Ты по трепету губ улови,
Как с тобою теперь мне открылась она —
Бескозырная карта любви.

Свистнул во поле сурок.
Пар куделит у дорог.
Робкий отрок-несмышленыш —
Март написал на порог.

Залежались от пурги
По оврагам пироги,
Солнце в небе растеряло
Скороходы-сапоги.

Ждет замшелая стреха
Воробьиного стиха.
Носит белые знамена
На плечах своих река.