Михаил Зайцев: Лебяжья поляна

Срежу. Сникнет. И обвянет.
Но ещё листвой шурша,
Вдруг в глаза мои заглянет —
Не цветок – сама душа!

И когда ж помудреет душа,
Перестанет когда удивляться
Лжи, похожей на правду ножа,
Правде, с ложью готовой сравняться?!

Сколько ж можно всех скопом жалеть,
И прощать, и прощать, и прощаться?
Сколько ж можно всё это терпеть
И терпенью души удивляться?!

Игольчат снег, искрист и хрупок.
Наступишь – в ямине следа,
Разорванной, колючей, грубой,
Мгновенно выступит вода

Галош повыше… Тяжелеют
Водой набрякшие пимы.
И ноги стынут, леденеют
До искр в глазах, до жуткой тьмы.

Домой приду – как будто с кожей
Пимы срослись… С отцом вдвоём
Снимаем. Мне отец поможет!
…Потом – отшлёпает ремнём.

Бессердечная дорожка
В тёмных путах ивняка
Притаилась на немножко,
Мхом припудрилась слегка
И скользнула в лог ромашек,
И исчезла без следа.
Вдруг привстала. Ручкой машет:
– Пращевайте навсегда!

Я к ней эдак, я к ней так,
Но – стеной стоит ивняк!
Вдруг подумалось, что он
По уши в неё влюблён,
Нежно, беззаветно.
Также безответно!

Стоишь в платочке строгом
Склонённо перед Богом.

И крестишь часто-часто
Себя, и в забытьи
Ты просишь детям счастья,
Здоровья и любви,
Всего, что в скорых письмах
Всю жизнь писала нам,
Ты шепчешь ныне, присно,
Подняв глаза к глазам.
То зачастишь, то реже
Персты на грудь кладёшь…
Слова одни и те же…
Но всё же, всё же, всё ж…

Холодно сегодня на дворе!
Словно суслик в крохотной норе,
Головой упёршись в потолок,
На печи сижу и грею бок.

Прислонившись к дышащей трубе,
Думаю о собственной судьбе.

А судьбе моей двенадцать лет —
Только счастья в ней как бы и нет.

Тут хоть в голос вой или кричи —
Просидел полжизни на печи.

Мать внизу посудою гремит,
Папка самокруткою дымит.

И петух проходит по избе
С обмороженной бородкою в гульбе.

В закутке телок во сне сопит,
В чугунке молозиво кипит.

И куделю бабушка сечёт…
Счастье невозвратное течёт!

Мы ещё не всё пропели
На подмостках и в тиши,
Нам ещё смирять метели
Добротой своей души.

Нету в том, конечно, проку,
Что не прятали мы глаз, —
Подставлять ещё нам щёку
Под удары много раз.

Нам – свои печали править,
Нам – в своей душе плутать…
Но ответно – не ударить,
Но ответно – не солгать.

Ветром, солнцем и водой
Я крещён в начале лета…
И в согласии с судьбой
Я несу свой крест поэта.

Всяко в жизни было! Всё ж
Даже в дни тоски, провала
Строчек солнечная дрожь
Душу светом окропляла.

И послушное перо,
Написавшее немало,
Сеять радость и добро
Никогда не уставало.

Счастлив я! И потому
В жизни скорой и несытой
Строчек солнечных суму
Я всегда держу открытой.

Стоять на берегу реки
И думать, думать о былом…
И как бы ни были горьки
Воспоминания, с руки
Сдувать прошедшие деньки
И отпускать на волю —
Летят пусть речкой, полем,
Над лесом, облаками,
Над мигом и веками.
И эта связь моя с природой,
С небесной божией свободой
И повседневностью труда
Душой приветлива всегда.
И не пугает, что там будет
За гранью торопливых буден,
И знать я это не хочу…
Я – оттолкнусь и полечу!

А над речкою туманы,
А в туманах – лодки,
Как в гостинице диваны
С люстрой посерёдке.

Ранним утром не до сна
И любовной ласки.
…И летит в прогал блесна
Строить рыбам глазки.

Рыба прянет вдалеке,
Не видна, но слышно,
Что она живёт в реке
Радостно и пышно.

И серебряно вкусна,
С выкрутасом ловким
К ней летит моя блесна
С мыслью о поклёвке!