Буффонады всё злее, а паузы – всё короче,
всё темней вечера и пронзительней – звёзды марта.
Как бы ни было больно, шуты умирают молча —
до последнего корчат гримасы и крутят сальто.
Разве можно быть слабым, рыдать при честном народе?
Закидают объедками, громко освищут с ложи!
На насмешки обидевшись, Смерть иногда уходит,
прошипев на прощание: «Ладно, вернусь попозже…»
Но назавтра всё то же, и публика до антракта
замирает от реплик, с восторгом следит за мимом.
Лишь к финалу дыханье собьётся на четверть такта,
бутафорская шпага умоется алым ливнем —
и погаснет прожектор и отзвуки смеха злого…
Но уже не обидно споткнуться, не больно падать —
если верный напарник, как эхо, подхватит слово,
если сделает вид, что на сцене – всё так, как надо.
…Звякнет рюмка в гримёрке – о доле святой и гадкой,
театральный фургон от крестов уведёт дорога…
Вспоминая его, Коломбина всплакнёт украдкой:
он был просто шутом, только есть и шуты – от Бога.
Светом рекламы, как лезвием, небо вспорото.
Мокрый асфальт, задрожав, уплывает прочь,
И ты летишь – птицей над тёмным городом,
Словно стрела, пущенная сквозь ночь.
Шелест в наушниках. Ветер, машины фарами
Пишут морзянку по резким изгибам щёк.
Дыма соцветия. В модном кафе над парами —
Смутных желаний податливо-алый шёлк.
Как на экране, беззвучно смеются губы,
Официанты с подносами блюд снуют…
Люди, что заперты в хрупкий стеклянный кубик:
Мрак стиснет пальцы – и вдребезги их уют.
Чёрные волны железо и пластик лижут.
Взвиться над полночью? Выстоять? Утонуть?
Ты замираешь, не подлетая ближе:
Каждый, кто выжил, сам выбирает путь.
Сотовой вышки маяк. Небоскрёба факел,
Кодом огней запароленные этажи…
Горько-счастливый, потерянный богом ангел,
Падаешь с неба – обратно, в людскую жизнь.
Об авторе
Член МГО СП России, поэт, прозаик и переводчик. Три книги лирики. Образование высшее техническое и высшее гуманитарное. Член Высшего творческого совета МГО СП России. Арт-директор Клуба «Литературные зеркала».
Менеджер немецко-русского журнала русской поэзии «Плавучий мост». Лауреат нескольких литературных премий.
Я видел подбитую птицу.
Она молотила крылом,
За небо стремясь зацепиться.
Но крепко держал перелом.
Казалось, нет силам предела.
Чуть-чуть бы – и птица взвилась!
Но смертная мука глядела
Со дна стекленеющих глаз,
Безудержно меркли в которых
Зарницы высокой мечты,
Разливы бескрайних просторов,
Открытых глазам с высоты…
А памятью дали осилив,
Увижу, как, Бога моля,
Все рвёшься ты к небу, Россия,
Мне выпало счастье —
живя на земле,
в охотку работать
за хлеб на столе,
любить эту землю
и всё, что на ней
живёт,
расцветая в сумятице дней!
Мне выпала радость —
устав от забот,
вечерней порой
постоять у ворот…
Закат догорает
последним огнём
так тихо,
что хочется плакать о нём…
Я бреду, спотыкаясь о тени
Я бреду, спотыкаясь о тени
Тех, которыми память жива.
Всё пытаюсь нащупать ступени,
Где заветные зреют слова…
Нет, в пути не ищу я покоя,
О былом не жалею ничуть.
Достучаться бы в сердце людское,
Я и с этими знаюсь, и с теми,
Но, пока вызревают слова,
Всё бреду, спотыкаясь о тени
Тех, которыми память жива…
Есть право на любовь. Есть право на ошибку.
Среди иных даров Господнего добра
Есть право догорать в надсумеречной зыбке
Полночной немотой душевного костра.
Безнравственно просить в молитве наслаждений.
Но слаще ничего при жизни не хочу —
Лишь продлевать с тобой литой поток мгновений.
И руки вознося, в отчаянье молчу.
Я вечно нахожусь в подвешенности между
Злодейством жадной тьмы и добротой огня.
Но верю и живу немеркнущей надеждой,
Что смертная любовь бессмертнее меня.
А живу я, как жил, – без оглядки,
Не жалея растраченных сил.
Мне и горько бывало, и сладко.
Было всё, что Господь подносил.
Были женщины, в блеске которых
Меркнет всё, что светиться должно.
Были дали бескрайних просторов,
Открывающих к звёздам окно…
Читать дальше