Александр Бутенин - Тени Петербурга. Стихи о городе

Стук капель образует метроном.

Мы хмуро его слушаем, скучая,

и ждем весны под крики наглых чаек,

вонзившиеся в карканье ворон.

Уверен, что так мыслю не один:

как Питеру к лицу сей карантин!

Безлюдье, тишина и пустота

так украшают здешние места.

В Европу замуровано окно,

и в Азию забито заодно.

Не будут нынче флаги в гости к нам,

и город не глядит по сторонам.

Покоен он, изящен, свеж и чист,

блестяще элегантен, как артист.

Мечтательно задумчив, как поэт.

Прекрасен Петербурга силуэт!

Прошел весенний ливень,

сияет неба купол.

Как быть? Вопрос наивен —

торчать в квартире глупо.

Давление упало,

скорее в электричку,

махнем, пожалуй, в Павловск

с двоюродной сестричкой.

С вокзала через площадь

войдем в ворота парка.

Эх, оседлать бы лошадь

И сквозь деревьев арку!

Слоняемся бесцельно

и на судьбу не ропщем.

А кто-то любит Стрельну,

предпочитает Ропшу.

фонтаны Петергофа

иль Царского аллеи —

и тут, и там – неплохо,

но Павловск нам милее,

С ландшафтом сплошь неровным —

(отвес достать бы впору),

был создан Камероном.

Взбираемся на гору:

дворец, скульптур шеренги,

красивые под осень,

завершены Кваренги

и Бренной с Карлом Росси.

Идем реки зигзагом

левее Дружбы Храма.

Вон росписи Гонзаго —

какая панорама!

«Славянки» вьется лента,

задумавшись о чем-то.

Я помню здесь студентом

готовился к зачетам.

Дворец похож на краба,

а флигели, как клешни.

Царь (памятник) – араба

напоминает внешне.

Сейчас нам всыплет тростью,

поверь, не будет мало,

для Павла это просто.

Бежим скорей к вокзалу!

По лестнице со львами,

через горбатый мостик.

Последними словами

честим владельца трости.

Несемся без усилий,

как если б на медали,

жаль Старой, Новой – Сильвий

сегодня не видали.

Потом прудов долиной

выходим в «круглый зал» мы.

и катимся лавиной

к далекому вокзалу.

Одышка с непривычки,

но все-таки успели

к последней электричке

с сестренкой еле-еле.

Друг к дружке обернемся:

да-а-а, с лиц как будто спал лоск,

но мы в тебя вернемся,

и очень скоро, Павловск!

Я с детства помню демонстрации,

из двух приятней та, что в мае.

Пусть не цвели еще акации,

но все уже плащи снимали.

Обычно солнышко светило,

жару гнала прохлада ветра.

В колонне от «Электросилы»

мы шли почти шесть километров.

По направлению к Дворцовой,

но чаще до Садовой только.

Хватало горсти леденцовой

на путь весь мне и другу Тольке.

Людьми запруженный Московский:

плакаты, флаги, транспаранты,

лотки на каждом перекрестке

и духовые музыканты.

Мы в небо шарики пускали,

а все вокруг на них смотрели,

и уносились они в дали,

под звонкие свистулек трели.

По радио гремели речи.

Бравурны были, но не четки.

Их пафосу противореча,

шумели детские трещотки.

Папаши, сговорившись взглядом,

тайком ныряли в заведение.

– Ну, только что ведь были рядом!

терялись мамы в изумлении.

Детей сажали на машины,

кричали: «только осторожно!»

И дня заветною вершиной

бывал визит в кафе-мороженое.

В душе восторг, на сердце ясно,

и небо было синее-синее,

казалась жизнь тогда прекрасной,

а ныне – холод, мрак, уныние.

Я сижу на Лиговке, в пивной.

Сумрачно, уютно и красиво.

Льет снаружи дождик проливной,

А внутри без меры льется пиво.

Позади рабочий серый день.

Впереди еще не брезжит утро.

В голове чуть теплится мигрень.

Сухари покрыты соли пудрой.

В воздухе клубится серый дым.

На столах темнеют пепла горки.

Если и торчу тут со среды,

Ведь не факт, что я пропойца горький?

Здесь священнодействует бармен,

Он читать мои умеет мысли:

Пиво за стекло – таков обмен;

Пены облака по краю свисли.

Кружка тяжела и холодна,

И кругом приятно запотела.

Ну… еще одна. еще одна…

Просит так душа. На пару с телом.

Итак, мой друг, ты едешь в Питер,

с тобою литр вискаря,

ведь ты везешь, конечно, литр?

не отпивая втихаря.

Я жду тебя ежеминутно,

пусть за окошком холод, мрак,

но булькает весьма уютно

отяжеленный твой рюкзак.

Тебя, как друга, я не брошу,