Ночная прогулка с Дворцовой до Невского
Ночь. Мосты разведены
(ну совсем как мы с тобой).
В ожидании весны
реют чайки над Невой.
Старый мраморный Palace,
чувств являя глубину,
сотней томных окон-глаз
Петропавловке мигнул.
Тихо дремлет Летний сад —
ни мольбертов, ни натур.
Он и сам, как будто, рад
отдохнуть от всех скульптур.
Поле Марсово во сне,
меч Суворова востер,
на кустах сирени снег,
в центре светится костер.
Еле теплится огонь,
воздух призрачно дрожит,
греют ноги и ладони
осовевшие бомжи.
Мойка силится Фонтанку
в этом месте смыть и смять,
пел тут чижик спозаранку,
кто-то спер его опять.
Инженерный мрачный замок
под луной бросает тень —
Тайн хранитель жутких самых
(пересказывать их лень).
Петр верхом (один из многих),
Конь – уставший и хромой.
Жаль зверюг бронзовоногих.
Не пора ли нам домой?
По Кленовой и Садовой
на Гостинку мы бегом.
Завтра нужно будет снова
прогуляться вечерком…
Шпиль Петропавловки, как штык,
вонзенный в тушу облаков.
Из золота отлитый клык,
сияет, видите, каков!
На крепость сверху бросим взор:
как черепаха или краб:
тут – «равелиновый» узор,
и «бастионовых» шесть лап.
Вон биржевой колонн оскал,
его в одной из катастроф
волнами ветер полоскал
в ростральном зареве костров.
Шкатулка Спаса-на-Крови,
как разноцветный леденец
на месте взрыва. С’est la vie…
А вот любимый мой дворец:
в кирпично-розовом каре
полно загадок, вензелей.
Не ставши замком для царей,
он – привидений мавзолей.
Над лучшею из площадей,
расставшись с арочным мостом,
шестерка буйных лошадей
несется к ангелу с крестом.
Повсюду виден сей маяк
Александрийского столпа —
свидетель разных передряг,
его не смыла и толпа.
А «Зимний» даже летом хмур.
На крыше выстроены в ряд
шеренги мраморных скульптур,
как шахматных фигур парад.
В тебя мы, Питер, влюблены —
в твои дворцы, дома, дворы.
Они прекрасны и чудны,
как сновидения детворы.
Природы сон воскресным утром
нарушен звуками весны.
На небе нежным перламутром
сияют тучи-валуны.
Деревьев легкие антенны
не скрыты патиной листвы.
Морской водой набухли вены —
Фонтанки, Мойки и Невы.
Насквозь пронзают спящий город
рапиры солнечных лучей.
Из церкви в церковь льется скоро
народа праздничный ручей.
Блестит червонно купол храма,
и слышен целый день окрест,
как будто кукольное «ма-ма»,
людской рефрен: «Христос воскрес!»
Колоколов сопрано-меццо
повсюду радостный напев.
Ну, что ж, пора и разговеться,
на стол пасхальный налетев.
Шуршат листвою плиты тротуаров,
и вьется змейкой желтенький песок,
деревьев многочисленные пары
ветвями «голосуют» вдоль дорог.
На небе солнце делит синь с луною,
осенний ветр наомашь бьет в лицо,
тоска любви, испытанная мною,
сбродила кровь в искристое винцо.
Лучами купол Смольного играет,
прохожих дам порою слышен визг,
попавших под фонтан, что исторгает
брильянты капель тысячами брызг.
Сегодня обещали наводнение.
Затопит Питер к черту, ну и пусть.
Вот сердце не спасти от затопления
возникшей вдруг волной прошедших чувств.
Ветрюга, воя, хочет всех обидеть.
Едва дождусь, пока наступит шесть.
чтобы пойти, воочию увидеть
ручной Невы взъерошенную шерсть…
Вступает в серый город серый день
Вступает в серый город серый день,
но лампочки в домах почти не гаснут.
И ватты килограммами напрасно,
по окнам судя, тратятся везде.
Привычно всем, кто в Питере рожден.
Погоду нашу осуждать не мне бы.
Уже с утра простуженное небо
сморкается хроническим дождем.
С водой смешалось снега молоко,
умножилось количество проталин,
и сразу же отчетливее стали
заблудшие следы снеговиков.
Хлебает обувь сброженный кефир.
Как не хватает городу мороза!
Кусты торчат пучками голых розог,
подобно фасцам ликторских секир.
Читать дальше