Сергей Ходосевич - Любовь, вдохновение и весна. Том второй

А потом снова забываешь. Ноябрь же. Бабочки.

Однажды, лет двадцать назад, родители таскали меня по рынку, я устало топтала картонки у каждого прилавка, а хотелось мне пирожок из кафетерия на выходе – из их окошка так пахло…

Мы искали туфли на первое сентября.

Не помню, нравилось мне выбирать или нет. Наверное, не очень, потому что, как и во всех нормальных семьях, выбирали родители. Давили на пальчик и многозначительным тоном переспрашивали: «Точно нигде не жмёт?» А на твою хлюпающую походку удовлетворённо кивали – ваточку подложим.

А может, и нравилось. Первые туфельки как-никак. Они были черные, золотые клёпки по бокам, на квадратном каблучке, который сейчас, кстати, снова в моде. Прекраснее истории из детства не придумать, если бы не одно «но».

Я была влюблена в другие. Нагло, без памяти, из самой глубины сердца.

С ними я готова была бежать и тайно венчаться где-то в церквушке глухой деревни.

Они были алые. Как леденец на солнце – дерзко-красные и сияющие. С круглым носиком и блестящей пряжкой на ремешке. Даже каблучок и подошва были красные.

Их хотелось облизнуть, так они были привлекательны.

А меня силком выдавали за практичные чёрные. Я ревела и просила маменьку пощадить, ведь это на всю жизнь! С нелюбимыми!

«Стерпится – слюбится». Так и живём.

Но то солнечное августовское утро и те лаковые красные туфельки на пыльном асфальте жили в моём сердце все эти двадцать лет. Даже иногда снились. Они смотрели на меня с разных витрин, но я боялась подойти.

А сегодня…

В общем, у нас запоздавший медовый месяц.

…я постоянно прошу: боже, научи любить всех, каждого.

научи любить. а потом пугаюсь – как же так, сразу всех?

ведь невозможно.

кто-то отрезал – аморально, кто-то смазал – полуаморфно.

а я хрен знает, просто странно. я люблю тебя. ты внутри.

но так странно – внутри ещё он, она и они.

может, я вру? страшно – любить. так разно.

но до судорог сильно. я люблю тебя. ты можешь уйти.

временно или временно-навсегда. но твой столик всегда «reserved»,

за ним я бесконечно пью траву и выкуриваю слова.

в разных носках. без белья.

там есть ещё столы: два или три, прикроватные или столовые —

тоже reserved. за ними оборванцы,

собаки, живые и мертвые, и пустые.

я и за ними, тоже жду. босая и в кольцах, в беспуговичном пальто.

не спрашивай, как.

объясни лучше сам. всего мышца, да с кулак.

как там целый ты – с морями и пропастями, комарами и птицами и ещё со мной?

и ещё они, со своими столами. а эта нежность?

размерами облаков со всей земли. ты, пилот,

среди них найдешь путь. когда-нибудь прилети,

не то к чертям все столы – стану просить у всевышнего каблуки.