Сергей Ходосевич - Любовь, вдохновение и весна. Том второй

И это было всегда приятное для души путешествие, хоть пешком, хоть на велосипеде или на телеге с родителями – по луговой, живописной такой дороге, вьющейся между благоухающих покосов, озер и ляг, кудрявых зарослей ивняка по берегу Иртыша до самой паромной переправы.

Это когда Иртыш «устаканился» и течет по своему обычному руслу и переправа устраивается почти напротив Иртышска. А в пору высокой воды переправа на какое-то время устраивалась выше по Иртышу, в урочище Чипишка (от слова шипишка, т.е. – шиповник). И тогда к парому ехать надо было верхом, по степной дороге. Но это не так интересно, как по лугу.

Правда, сама переправа на пароме тогда затягивалась чуть ли не на час, и это компенсировало пресность степного подъезда к нему. Парома порой приходилось дожидаться по полчаса и более, пока он набирал на той стороне полную загрузку машин и подвод, да еще и пилил потом по Иртышу, сносимый сильным течением, не меньше времени. И на нашей стороне мог застрять надолго, если не было нужного количества машин.

В общем, довольно муторное это было дело, дожидаться парома – если, конечно, вдруг не подгадываешь к моменту, когда он вот-вот должен был отчалить… Но я все же не об этом. Паромная переправа в те годы (я имею в виду 60-70-е) – это всегда большое скопление транспорта и людей, желающих как можно скорее перебраться на ту сторону Иртыша. И нередко в месте ожидания парома, и на самом судне случались запоминающиеся приключения.

Однажды я стал свидетелем, как долго скучающая в ожидании парома запряженная в повозку с резиновыми колесами лошадь часто и остервенело отмахивающаяся от назойливых паутов и слепней головой, хвостом и даже копытами, вдруг взбесилась.

Она буквально встала на дыбы и, чудом не выскочив из оглоблей, резко потащила телегу в сторону. Дремавший в передке мужик встрепенулся, но ничего не успел сделать. Телега встала боком, ездок вывалился из нее на землю, встал на карачки, и в таком положении его дважды переехало передним и задним колесами – прямо по спине и пригнутой к земле голове.

Все, кто это видел, ахнули, закричали. Кто-то из зевак успел прыгнуть к взбесившейся лошади и повиснуть у нее на узде. Та еще пару раз скакнула в оглоблях, пытаясь лягнуть невидимого врага и успокоилась, но все еще грызла оскаленными желтыми зубами железные удила. Люди бросились к лежащему калачиком на смятой траве хозяину повозки. Но тот сам завозился, встал и таким громогласным матом обложил все и всех вокруг, что стало понятно: жить будет! Спасло его от увечий, конечно, то, что телега была оснащена колесами на резиновом ходу, а не деревянными колесами, обитыми железными шинами.

А другой, на этот раз забавный случай, произошел уже на самом пароме. Загруженный под завязку машинами, мотоциклами, телегами и людьми, он ходко шел по течению к противоположному берегу с виднеющимися башней элеватора, низкими жилыми строениями с белеющими шиферными и даже глинобитными крышами, а также пришвартованными к пристани несколькими самоходными и прицепными баржами.

В те времена движение на Иртыше было знатное, и паром за каждую свою ходку не раз крикливо приветствовал идущие навстречу или обгоняющие его суда. Я стоял на носу (туда можно бы иногда пробраться и постоять там несколько мину, пока кто-нибудь из экипажа не прогонял тебя) и с удовольствием втягивал в себя влажный свежий воздух, напоенный тонким ароматом цветущих на обеих сторонах Иртыша верб, только что распустившихся клейких листочков тополей, дымком сжигаемых на огородах иртышан картофельной ботвы – дело было в мае.

И тут за моей спиной послышался шум, который не мог перекрыть даже мерный рокот паромного дизеля. Я обернулся. По парому с криками бегали люди, а от них с визгом, шустро ныряя под машины и телеги, убегали двое крупных – ну, килограммов на сорок, наверное, каждый, – чистеньких таких, беленьких поросят.

По-видимому, кто-то вез их продавать на базар. Да не усмотрели за живностью, хрюшки и сиганули из телеги или на чем их там везли. К погоне за юркими «пятачками» подключалось все больше людей, на пароме стояли хохот, крики, ругань, пронзительный поросячий визг. Казалось, вот-вот беглецов схватят и водрузят обратно на повозку.

Но тут случилось невероятное. Сначала один поросенок выбежал на совсем немного приподнятые ручной лебедкой после отчаливания от берега сходни, следом второй. А на них надвигалась целая толпа оживленных, раскрасневшихся преследователей. И поняв, что им больше некуда деваться, оба свинтуса, один за другим… прыгнули за борт парома.