Посвящение тифлисской художнице Гаянэ Хачатурян
2013 г.
«Мне уже давно не снится город детства…»
Мне уже давно не снится город детства,
как если бы затерялся в лабиринте мозга,
исчез на карте мира,
все стрелки компасов испортились одновременно,
и север перестал быть севером,
юг – теплым,
восток – сгорел,
запад – стерся.
Ветер швыряет в лицо порывы,
и на память приходят огромные змеи,
спустившиеся с раскаленных гор,
расчленившие тело…
Я держу этих змей в руке,
не боясь обессиленного,
клокочущего «месива».
Мне часто на помощь приходит верный пес,
который сидит на привязи,
сторожит старую икону.
Хочется освободить светлый образ
из прямоугольного заточения —
тогда кончатся стенания,
мир воспарит!
Как если бы боялась умереть раньше срока,
спешу увидеть новый Иерусалим:
прежние писания оказались бы на кладбище,
где шелест каждого лепестка —
пересечение с неведомым…
Мои руки обращены ладонями вверх.
Я приняла обет молчания…
Это особо шаткое —
чувствовать,
как паленым железом войны
перекрестили все ароматы
позднего ноябрьского…
Это особо вязкое —
вслушиваться,
как хитрый лис,
осенний лист
неказистым, таким
хромым шорохом
ворожит
настороженный слух
старого восточного,
встраиваясь клином
в распластанный ковер
плодов садов
моих прадедов…
Это особо верное —
всматриваться,
как смещаются айсберги,
глубиной в верования,
с полной луной блужданий,
ставших во времени
колом хребта тела —
стержня желаний
новых начинаний…
Прабабушка навсегда
вплела имя мое
в зигзаги узоров ковра
рода,
народа…
С тех пор все прапра…
мне смотрят в затылок:
я слышу их голоса.
«Время стругает крепышей…»
Время стругает крепышей
перетаскивать камни
из одной в другую ямы…
Тревога в горле,
совесть —
загнанная трель,
и акварель
давно размыта тенью.
Все прорастет,
даст всходы семя,
что осядет в лень,
боль —
жизни мнимой соль,
кулак зажатый,
впившееся острие,
свинец в груди и
вопль!
Позади —
остатки цивилизаций…
Зима.
Опять пришла чужая
в мою неокрепшую весну:
небрежная,
разбрасывать снежное
на только зацветшее панно…
И мне бы тленной
очки темные,
не видеть этого
натужного,
белого.
И мне бы бренной
острием мечты
выпустить кровь
свою в кровь согбенную.
Запекшуюся отогреть
от хладного,
смрадного
озябшие лепестки
увядающего младого…
И смерть моя —
начало ладного!
Ведь вечная я!
Вернусь складная
в плодах граната
цвета алого…
«Черный таракан ползет по телу молодой женщины…»
Черный таракан ползет по телу молодой женщины,
мечтающей о материнстве…
На дне ее снов – стихи, которые никогда не напишет.
Добрая птица кружит у изголовья, пытаясь ее поднять.
Женщина не видит птицы —
она продолжает спать…
«Женщина перестала чувствовать город …»
Женщина перестала чувствовать город —
Город перестал чувствовать женщину…
Большая черная рама…
Острия гвоздей торчат из-под старой древесины…
Ждут…
«Ее младенца унесла Река…»
Ее младенца унесла Река.
Забыли люди, что Река —
жива…
«Две беременные женщины глядят исподлобья …»
Две беременные женщины глядят исподлобья —
параллель, сотканная паутиной общности,
раздутая бременем и
усталостью…
Я помню слезы матери
еще до того, как родилась.
Я помню скорбь отца задолго,
как он нарек меня именем.
Раскачивая лодку жизни,
теребила отражение солнца —
свидетеля нещадного
половодья слез…
Ненасытная утроба обреченности
не удержала жажду жизни!
Мир не изменился!
Изменилась я,
глядя на солнце…
Читать дальше