Виктория Шулика - Неразбавленные пустотой

И под утро, взирая на дымкой подернутый остров,
Где багряным румянцем пылает над морем заря,
Как охочий до счастья и верящий в чудо подросток,
Знать, что жизнь глубока и дана, как святыня, не зря!

Как неожиданно голос меняет тембр,
С новой окраской срывается на фальцет…
Музыка льется, слегка ускоряя темп.
Ария Верди, Египет, страны расцвет.

Диву даешься, по сути – чужой язык,
Звуки же сердцу – волнений девятый вал.
Сколько вложила Аида в предсмертный крик
Боли и горя, трагичен ее финал!

Звучный аккорд уронила флейтистка в зал.
Слезы не скроешь, пульсируют нити жил.
Музыка смолкла, ее ураганный шквал
Радость небес и страданье земли вместил.

Только чудо Господне сравнимо
С тем, что дарит нам искренний смех.
Укрывают крыла Серафима
От печалей смеющихся всех.

Смейтесь, люди, задорней и чаще,
Потому что в привольной среде
Чистый смех уготован на счастье,
На слияние пылких сердец.

Смех на завтрак, улыбка на полдник,
Ужин – время душевных бесед.
В том, что я этой нежностью полнюсь,
Ничего в мире радостней нет!

Какой бесценный дар для нас романы Грина!
Прекрасная Ассоль, неутомимый Грей.
За детские мечты, отсутствие рутины —
За все благодарю своих учителей.

Наверно, не найти таких, кто не врывался
Умом и сердцем в мир фантазий без границ,
Где три богатыря, Горыныч мчится галсом,
Где поп нашел Балду, где франт любил девиц.

В такой наследий пласт как веку не вместиться?
Есть Бунин, есть Куприн – высокой прозы фланг.
Светлее оттого, что гений Солженицын
За лакомый кусок не продал свой талант.

Их памятен уход, мы рюмки осушаем
За роскошь языка, за колоритность фраз.
Нет меры для души, и есть любовь без края —
Подхватит пламя тех, кто временно погас.

Кто-нибудь спросит: «Какой на дворе денек?
Теплый, холодный?» – И что чудаку сказать,
Если ненастьями запил? Шалаш протек,
Осиротела без емких стихов тетрадь.

Пальцы, увязшие в гриме, еще вчера
В кровь истирались, латали строкой эфир.
Ныне разлукой на жизнь бьет под ребра страх
И рассекает на счастье и муку мир.

Дело, конечно, в душе, не в красе лица.
Люди выходят из жизни, минувших вех,
Чтобы попасть не с парадного, а с торца
В Божьи пенаты, пока существует грех.

Мне бы к небу, мама, мне бы к небу,
Чтоб гиены, волки не достали.
Овцы блеют, рыщут звери – хлеба!
Рвут овец клинки дамасской стали.

В смертных муках хрип последней дружбы,
Доверяли агнцы, доверяли.
Час кончины. Душно овцам, душно,
Шерсти клок, из шерсти кожух валян.

Пусть вся жизнь их в ранах и сраженьях,
Снят покров, но суть овечьей веры
Не понять волкам: им от рожденья
Злоба привита, присуща серость.

Поверье есть, что для поэта
Сияет яркая звезда.
Она фатальная, и в этом
Ее злой рок, его беда.

Душа не ведает покоя,
То ввысь, то вскачь, то с выси вниз.
Ей опыт – странствие земное —
Дарует силу Божьих искр.

Мы все взросли на твердой почве,
Удел творцов высок, как встарь.
Внутри телесных оболочек
Сияет вечности фонарь.

Кто сочинил: не вместе – значит, врозь?
– Ответьте мне, Золя, Дефо и Диккенс.
Зачем певцу Орфею довелось
Увидеть смерть любимой Эвридики?

Когда бы дар – возможность вместе жить —
Им на земле Аид позволил в радость,
Они верны бы были? Разделить
Уклад смогли бы, оставаясь рядом?