Борис Корнилов - Избранное

Пойду через Марсово поле
до темного Летнего сада
с распахнутою душой…
Подумаю, как Сергею доехать до Ленинграда —
он очень хороший город:
вечерний, весенний, большой.

Распахнуты кассы Народного дома.
В окошках кассирши сидят деревянно.

В саду по американским горкам
смешных вагонеток летят караваны.

Визжат кокетливые девицы,
взмывая к небу,
срываясь на дно.

Кривое зеркало портит лица —
удовольствие одно.

Молодые люди гуляют с дамами,
интересуются ими, и всё…

Отполированное задами,
мерцает веселое колесо.

Скрипят несмазанные качели.
Приятна беспроигрышная лотерея.

Идите в кассу,
покупайте билеты,
как можно скорее, как можно скорее!

Вот так, захлебываясь, на афише
полуметровые буквы кричат,
с фанеры срываясь все выше и выше,
и всюду, и в уши, и в уличный чад.

Тогда на качели,
на серые скалы,
скорее в охапку хватая народ,
трамваи бегут из Невской заставы,
и с Выборгской,
и от Московских ворот.

И ты, потрясенный, вспотевший, зажатый,
напрасно взываешь, хрипя и визжа:
— Остановите, вагоновожатый,
вагоновожатый,
вагоновожа…

Вагон пролетает багровый, крылатый,
но возле Народного дома…
— Пожа…

Любитель забав,
выходи и не медли,
измятый, застывший, лиловый с лица,
как будто его смертоносные петли
давили — не додавив до конца.

Спеша покупали билеты. У входа
сверкали вертушки, впуская народ:
— Татьяна, скорее…
— Какая погода!
— Маруся, гляди — иностранец…
— Урод!..

И все благодушны. Из-за погоды
идут преимущественно счетоводы —
одетые в пары, степенно и пышно
спускаются в сад, как восходят на трон,
желая, чтоб все основательно вышло,
влекут тридцатипятилетних матрон.

Влетают с гитарами рослые парни —
нос по ветру…
желтые зенки сыча —
скорее туда, где шатаются парами
белесые швейницы, враз хохоча…

Девчонки идут с Петроградской и с Охты,
тяжелыми стаями, душно дыша, —
косынки и майки,
костюмы и кофты —
любая из них до чего ж хороша!

Отдайте мне молодость, ловкую, злую,
взамен за квартиру, за мебель, ковры,
чтоб снова с любимой напропалую
срываться с американской горы,
прыжками, скольжением по льду,
бросками…
Всей кровью приказывая:
— Скорей! —
И воздух глотать голубыми кусками,
чуть-чуть пересоленный воздух морей.

В тот вечер цвели невозможно каштаны —
их пышные свечи стояли, горя
распухшим огнем лепестков, —
и нежданно
на десять минут полыхнула заря
и ухнула в черную воду.
Раиса
(наверное, помните —
в первой главе, —
подруга Сергея)
глядела, как высох
вечерний туман в раскаленной траве.
Потом побежал от Балтийского моря,
второй
на зеленые лезвия
налег и согнул их, бунтуя и споря,
бесцветную кровь из ранений лия.

Он полз, седоватый, огромной лисою,
пыхтя, расстилая хвосты и усы, —
скамейки уже покрывались пыльцою
холодной и густо упавшей росы.

Раиса постлала газетку и села
напротив Народного дома, как раз
за изгородью грохотало, свистело,
гремел барабан
и гудел контрабас,
какая-то дудка задумчиво выла…

И вспомнила Рая, что в этом саду
она повстречала Сергея.
То было
в такое же время,
но в прошлом году.

А шла она с Катей, с фабричной подругой,
и яблони так же стояли в пуху,
и дудка все так же гудела под ругань,
под хохот, под песенки, под чепуху.

Сидели на пыльной скамейке.
Все выше
деревья растут —
лиловеют,
скрипят…
И к полночи он из-за дерева вышел —
рубашка-апаш
и гитара до пят.
— Позвольте присесть, —
на ходу золотую
рванул загудевшую гневно струну
и песню запел, что «люблю молодую,
такую хорошую,
только одну».

Послушали песню…
Влюбляясь, хихикая,
стирая румяна и пыль со щеки.
А в песне — зима и метелица дикая,
тоску и разлуку поют ямщики.
Пожалуй, любовь начинается с песен.
Мы — жирные птицы — поем по ночам…
Раиса подумала:
«Он интересен», —
и дрожь по ее пробежала плечам.

Так приходит любовь —
не черемухи шелест,
не чешуйчатая совратительница-змея,
а тоска
и грудных набухание желез,
под кроватью комок из ночного белья.
Нет, любовь тяжела,
и амур со стрелою не выход —
я видал много разных любовей,
а в общем, одна —
жестким пухом покрыта,
стрекозиные глазки навыкат,
вот не знаю — копыта ли, ноги ль?
Душна и потна.
Но прекрасна такая —
без беседок и без усадеб,
человеческая, живая,
в поту и в крови,
наше время пришло,
и пора ликвидировать садик —
сей единственный,
универсальный
плацдарм для любви.
Говорите об этом своим
золотистым любимым:
садик — пусть даже райский —
еще не расчет.
И любовь переходит в жилье,
пахнет дымом,
скоро дети пойдут,
молоко голубое течет.