Анатолий Богатых - Против течения. Избранное

…От мороза трещат акации.
Чем он лютой зимой храним?
Тем, что люком канализации
закрывается ночь над ним?..

…Увы!
Сентябрь листву метёт
в проулках Поля Воронцова.
Увы, увы!
Зима не ждёт,
вот-вот морозом обожжёт,
оденет в смертные обновы.
Увы, увы нам!
Бомж бредёт
куда-то в ночь
из этой – нашей – жизни прочь,
с мешком заплечным на спине.
Дай Бог ему, а также мне
опять увидеть свет в окне.
Разделим, брат, планиду эту,
поскольку сказано не мной:
есть только воля и покой,
а счастья нету…

Дай Бог тебе, невольник воли,
зимовки сытой – и весной
ощупать клейкие листочки,
вздохнув об участи иной.
И мне – одну ли, две ли строчки
несмертных, творческий покой,
нестыдной роли.

А без любви нам не впервой, —
есть мир и звёзд звучащий рой.
Чего же боле?

Здесь всё чужое: улицы, дома.
Как будто сплю и сном угарным скован,
как будто я давно сошёл с ума —
я на себя гляжу как на чужого,
со стороны без жалости гляжу —
судья-палач, – караю и сужу.

Казнь продолжается – и столб позорный врыт.
Стою один, лишён людского званья.
И точит боль, и гложет тёмный стыд
за тёмный стыд и боль существованья.

Мне в оправданье нечего сказать.
Как равный вам, пришёл я в мир несытый,
но никогда мне не поднять глаза,
в глаза людей мне не смотреть открыто.

За жизнь мою, за сладкий белый свет,
за нищий хлеб, замешанный с половой,
я благодарен вам, – и дела нет,
как нелегко из уст исходит слово.
Казнь продолжается. Ещё не вышел срок,
ещё душа не иссушила омут
страстей своих, ещё не мёртв порок.

…Но э т о т хлеб! но воздуха глоток, —
по вашей щедрости отпущенных другому —
и мне доставшихся; но вашей веры свет! —
когда для вас слова мерзавец и поэт , —
одно и то же…

Лес разбуженный зеленью нежной расшит.
Ласков свет над стернёй прошлогодней, печальной,
над просёлком ухабистым в сельской глуши…
И затейливым очерком Русской души
оплавляется воск на свече погребальной.

Отплывает ладьёй принаряженной гроб.
И пустые слова, и чужие рыданья
не тревожат твой слух, и не дрогнет твой лоб
под последним земным целованьем.

По высокой земле отплываешь один,
каменеют нагрузшие плечи.
Сам себе судия, сам себе господин —
в ожиданье томительном судных смотрин,
в ожиданье назначенной Встречи.

Нет следов твоих ног в подорожной пыли.
Сколько нас – неприкаянных – в этой дороге
ляжет в комья тяжёлой любимой земли, —
всех равняет она – и святых, и убогих.

И о тех, кто зарыт в вековой глубине,
и о тех, кто душою и разумом беден,
и о тех, кто убит на чеченской войне, —
Православные храмы поют в вышине
во спасение наше рыдающей медью…

Нынче день бездонно светел,
над другими днями – главный.
Что тоскуешь, что невесел, —
али ты неправославный?

И глядеть не наглядеться —
купола поют!
И сладко
пахнет мёдом, пахнет детством
пряник с тульскою печаткой.

Лишь смотри, молчи да слушай, —
как ликует вестью дальной,
сердце лечит, правит душу
колокольный звон Пасхальный!

В полуяви, во сне я лежал посреди
Двух дорог с остановленным сердцем в груди.

Головой – на закат, но лицом – на восток.
И лежал я, и спал, и подняться не мог.

Две дороги сходились на мне, и во мне
Продолжались дороги. Я бредил во сне…

Жгли мне кожу копыта шипами гвоздей
На подковах соловых степных лошадей.

И ломали мне кости чужие кресты,
На плечах крестоносцев в распятьях застыв.

Две дороги сходились на мне, и во мне
Замыкались дороги. Я бредил во сне…

Но одна восходила звезда надо мной,
Поутру называясь восточной звездой.

И, на запад закатный сходя с высоты,
Принимавшая имя вечерней звезды.

Две дороги сходились на мне, и во мне
Обрывались дороги. Я бредил во сне…