2019
Свечи плачут, а тени смеются,
Тишина разрывается в клочья,
Ночь тоску разливает по блюдцам,
Ветер больше не воет – хохочет.
Красный угол, но скрыты иконы,
Ты мне шепчешь, и слушают мыши
Твои руки, и тени, что стонут,
Бог за тучами тоже услышит.
Стук настойчивый раненых веток,
Всё как с нами, почти человечно.
Ветер крикнет в рассвет напоследок.
Петербург, и за окнами вечность.
2019
Время расколото наполовину,
Город в сомнениях плотно увяз,
Он – Ленинбург, не порвешь пуповину,
Улица, дама, в руке «Голуаз».
Полу-прострация, полу-немое,
Тучи по лужам ползут на восток,
Город измучен, на Балтику воет,
В море сползая под висельный стон.
Тени в цилиндрах в полУночном свете,
Фото – не фото, обычный монтаж,
С Троцкого тенью беседует ветер,
Чисто еврейски опять: дашь на дашь.
Время расколото, плавятся свечи,
Всё – декорации, новый спектакль,
Вечер, Морская, но «Счастье» не лечит,
Что-то в пространстве сложилось не так.
Сломаны стрелки, и линии гнутся,
Тени грифонов разводят мосты,
«Счастье», Морская, две чашки на блюдцах,
Дым, «Голуаз», чай зеленый остыл.
Время расколото, где-то в подвале
Тени и тайны, что тени хранят
Серым туманом, узнаем едва ли,
Нем Петербург, и молчит Ленинград.
2019
Разбитых сердец похоронные марши
На улицах громко звучат.
И Аннушка там, у прудов Патриарших,
Выходит со Всадником в чат.
Она не про масло и, нет – не от скуки,
Ей чуждо такое. Она
С завидным усердием преданной суки
Всё рвётся о счастье узнать
У Всадника с черно-червонным подбоем,
Там ти́тло, «БГ» (это ник)
А ветер по улицам воет и воет,
Швыряя осенние дни.
Вздыхает угрюмо вторая столица
И выпивкой глушит тоску.
В Неве отражением грустные лица
И неба свинцовый лоскут.
Лишь птиц перелетных приветные крики
Не могут сердца не цеплять.
Пернатые в небо уносят безликих,
А осень считает цыплят.
Никто не кричит, и не бьются тарелки.
Разбитых сердец больше нет.
«БГ» пишет Аннушке: к счастью, мол, велкам,
В мой сад одиноких теней.
2019
Вспоминая Есенина, его Муз и возлюбленных
Сыростью промозглой питерской,
Дождями супротив морозов на ветру,
По Невскому, к той маленькой кондитерской,
К тебе бегом – увидеть поутру.
Московской стужей душу вместе с пальцами
Мне прихватило.
Слышишь? Отогрей…
С тобой мы будем вечными скитальцами,
Тебя я буду ждать у тех дверей,
Что в рай ведут.
А мне, увы, напротив…
Растянуты годами расстояния,
И озимью любовь под коркой льда,
К чему нам эти встречи, расставания,
К чему нам пароходы, поезда,
Когда душой мы вместе, слышишь?
Чувствуешь?
Прорвать пространство, боль свернуть узлом,
Неспешно по Тверской —
сидишь в кондитерской,
Москва ли, Питер… Слишком много слов.
2011
Две чашки на столе и парой блюдца,
Стул колченогий и на спинке шаль,
Всё замерло, здесь больше не смеются,
Окутывает горе не спеша…
И маятник застыл на полушаге,
Спугнуть боясь. Душа пришла, встречай.
Лишь шелест – лист летит бумаги.
Всё замерло. Родного нет плеча.
Две чашки, чай застыл. Я здесь, ты слышишь?
Глаза открой, не плачь, ведь я с тобой
Остался. Ну, подумаешь, чуть выше.
Ну, улыбнись. Пройдет и эта боль.
Глаза родные, ласковые руки,
И сердце бьется, слышишь? Наш малыш.
Он – это я. Не будет нам разлуки.
Поспи, родная. Баю-баю… Шшшш…
2012
Там, где розовым – стаи фламинго
Вспоминая Николая Гумилёва
На пороге забытого рая стою,
Там, где розовым – стаи фламинго… и лев,
Абиссинские ночи волшебно поют,
Смуглокожих глотая воинственных дев.
Не берусь, не сужу, кровь по камню к реке,
Там, где розовым – стаи фламинго… и всё,
Ветра след как волна на поющем песке,
Заунывный мотив в небеса унесёт.
Незнакома луна, да и звёзды не те,
Там, где розовым – стаи фламинго… и ты
Далеко-далеко, в городской суете,
Ну, а сердце – не терпит оно пустоты.
У тебя во дворе – петербуржская ночь,
Там не ходят фламинго и нет смуглых дев,
Только грустно луна постучится в окно,
Отражаясь в пречёрной, холодной воде.
На пороге забытого рая стою,
Улетели фламинго на север теперь,
Читать дальше