Юрий Потапов - Поэма на двоих

Отдал Илюша дань пороку.
Зачем, уж кто теперь поймёт.
Зарёкся, к злачному порогу
он больше близ не подойдёт.
– Пора найти свою дорогу,
оставить «новую породу»
пока не поздно – честь спасти,
сойти с опасного пути.
Так думал в дремоте Онегин,
когда его в рассветный час
таксист лихой, нажав на газ,
мчал на авто окраски пегой.
Продолжим сразу мысль его
пока на сон не увлекло.

– Что я нашел в кругу далёком
от дел мирских, мечты и грёз?
Хотя бы только лишь намёком
всё это принимал всерьёз:
хмельной кураж и «наслажденье»,
как бесовское наважденье,
комедиантов пошлый круг
и сонм назойливых «подруг».
Паяцев в вычурных халатах.
Отныне в «пропасть» ни ногой.
Найду я в жизни путь другой.
Забуду о гульбе и «хатах».
Не тот я вытянул билет,
туда, где счастья, пользы нет.

Сомненья, поиски, терзанья
Ильи в излёте юных лет
и заблужденья, и страданья,
наверное, найдут ответ.
Уж, очень велики соблазны
(быть может, вы и не согласны),
и с малых лет рука отца
не выправляла путь юнца.
Он не обрёл по жизни друга.
К тому ж, лишен отцовских уз.
Носил он с детства этот груз,
не чувствуя родного круга.
Он одинок и чувством жил
и от того исканий пыл.

Илья нередко удивлялся,
как отошел легко от дел.
Чем на чужбине занимался,
к тому и быстро охладел.
Неужто же греховный омут
затягивает так, что тонут
в нём всяк, кто станет на краю
и попадёт в его струю?
И вспоминал приют спартанский,
где стол рабочий у окна.
Лишь нужное для дум и сна.
И в обстановке пуританской:
компьютер, стул, кровать, диван,
да полка с книгами в навал.

Для всех студенческие годы,
предтеча взрослых зрелых лет.
Там начинают свои всходы
и гражданин, и человек.
Днем, лекций толк и откровений,
открытий, прений, озарений,
а вечер – оперный театр,
душевный нравственный «заряд».
И чинный плавный круг в антракте,
где тихий говор в такт шагам.
И вдруг, сокурсница – мадам
«плывёт» к тебе в вечернем платье.
Полночный хлад остудит кровь,
чтоб утром жизнь кипела вновь.

Не выезжал Илья из дому
и дни в прогулках коротал.
Искал замену он содому,
в котором раньше обретал.
Пожить решил пока спокойно.
Романов авторов достойных
прилежно, с толком почитать
и с ними вместе помечтать.
В конце – концов, и передачи
по телевизору смотреть.
За футболистов поболеть.
Но редко выпадут удачи.
Хотел он душу освежить,
достойно в трезвости пожить.

По материнскому совету
взять у неё с десяток книг,
назавтра, встав уже с рассвета,
перебирал по виду их.
Смородина, Гонцова, Босхи…
он отобрал для переноски,
насколько позволял их вес
и проявился интерес
к матриархату от культуры.
Решил поверить в женский вкус.
Быть может есть средь них и Пруст,
и утонченные натуры.
Конечно, есть и не одна —
писатель дельный и умна.

Но после краткого прочтенья,
лишь уделив на строчку миг.
Илья, не выказав почтенья,
к литературе дамских книг,
отнёс обратно всё беремя.
Чтоб не терять напрасно время
и рассовал по полкам сам
творения прекрасных дам.
– Быть может, телевизор годен
разбить подспудную хандру.
Он развлекает всю страну
и стал сегодня очень моден.
Рекламу, правда, говорят,
без меры вставить норовят.

Так мыслил, думаю, Онегин,
когда с расстройства на диван
уселся вечером, наметив,
глядеть в мерцающий экран.
Программы мало что сулили:
стриптиз, правительство хвалили,
невестку хаяла свекровь,
а в остальном – кошмар и кровь.
Да «юмор» черный, низкий, пошлый,
со всех каналов в мир летел.
Над пультом депутат потел
и выступал политик дошлый.
Илья, то злился, то скучал
и телевизор выключал.

Разочарованный Онегин,
отвергнув свет, ушел в себя.
Уж стынет Пётр из звонкой меди,
прицелив остриё копья.
Он вспомнил ярко эту пору
и санки юркие под гору,
зажатые между колен,
как необузданный олень,
неслись. И инея узоры,
как звёзд неведомых лучи,
накидкой белой из парчи
застлали окна и заборы.
И мчался в ночь морозный день,
под звёзд мерцающую сень.