Снова время пожаров. Пылают таёжные чащи.
В городах и посёлках безвылазно царствует смог.
Нотр-Дам-де-Пари – чудный храм красоты настоящей,
Даже он устоять перед пламенем жадным не смог.
Красота красоту языками горячими лижет…
Бесконечно могу на слепящее пламя смотреть.
Это кара богов, когда рушатся древние крыши,
И деревья горят, золочёная плавится медь.
Этот год на пожары особенно щедр и коварен,
Сколько душ он унёс, завернув их в пылающий чад,
Хищно вырвав из сна негой дышащих детских и спален,
Невзирая на возраст: совсем стариков или чад.
Что вменялось в вину? Бесхозяйственность? Лютая злоба?
Или просто халатность, стихия, несчастья, судьба.
Но в беде, как всегда, виноваты случаются оба:
Жертва и террорист. А планида обычно слепа.
Мы сжигаем себя ежедневно в ничтожных заботах,
Вычищая из душ пепел фраз и не выживших дел,
Затрудняясь решить вечный простенький ребус: а кто ты?
Я – лишь остов души, что ещё до конца не сгорел.
Где твой домик, картонная леди?
Лишь сквозного дыханья углы…
Шелест ног проходящих – соседи.
Серый отсвет асфальта – полы.
Кто-то двери и листья обоев
С твоей скомканной жизни содрал,
Зачеркнув дней и лет нажитое
И оставив ущербный оскал.
Стынут стены твои – переулки…
А луна – ледяное окно.
Ах, как пусто, как страшно, как гулко
Опускаться на самое дно.
Очумелый одуванчик,
Как китайский ты болванчик,
Весь в согласии с порывом и дыханием ветров.
Чуть головкою качая, ничего не замечаешь,
А вокруг летит планета, мир вообще без тормозов.
Сумасшедшее движенье, на секунду напряженье,
И срываемся со свистом, пропадая в скоростях.
Отпустите раздраженье, перепады настроенья,
Просто нами рулит Время на свой риск и на свой страх.
Мы зависимы, конечно, от понятий «Боль» и «Нежность»,
От стихии «Эйфория» и поветрия «Любовь»…
Но вы лучше переешьте «Потрясений» и «Надежды»,
Чтобы каждый день грядущий как последний встретить вновь.
Серебристый одуванчик, как тебя, нас вихри нянчат,
В «Сожаленье» и «Тревогу» мы мигрируем порой,
А Земли зелёный мячик вокруг солнца бойко скачет,
Хоть из космоса, кто видел, он, конечно, голубой.
Голубиный день
Под закат глядит,
Вороная тень
Для него – магнит.
Тянет полумрак,
Звёздный фейерверк.
Это ж надо так —
Все пути наверх.
Ну а тем, кто здесь
Выразит каприз,
Тоже тропка есть,
Но с карниза вниз.
Ворон голубей
Жалует едва,
На закате дней
Ночь всегда права.
Мчатся фуры по перелескам,
Через реки и жар пустынь,
Через судьбы, любовь и стрессы
В место ужаса – город Юйлинь.
В этом городе нынче праздник —
Ежегодный мясной фестиваль,
Сколько он развлечений разных
Приготовил, забыв про мораль.
В тесных клетках по пять, по восемь
В страхе жутком пушистый груз.
До сих пор кто-то в сердце носит
Их, как радость, любовь и грусть.
Сколько здесь домашних питомцев,
Тех, что выкрали из квартир.
У детишек забрали солнце
И весёлый пушистый мир
На щенячьих, кошачьих лапах,
Что приветствовал каждый день
И потерей заставил плакать,
Превратившись мгновенно в мишень.
Беспородные и породные,
Всех регалий, цветов и мастей
На едалище ежегодное
Их живыми везут, чтоб свежей.
Там на пики наколют прилюдно,
Будут шкуру огнями палить,
Это даже представить трудно,
Не понять и не разъяснить.
На мясном фестивале народу,
По традиции, невпроворот,
Чьи-то грусть, любовь и свобода
В ненасытный уходят рот.
Да, в Японии, знаю, было:
Поедали заклятых врагов,
Это вечность уже сокрыла,
Унесла в лабиринты веков.
Но друзей, тех, что преданы людям,
И с рождения – члены семьи,
Тех, что солнце в ненастье будят,
Как предать вы так страшно смогли?
Через пропасти равнодушия,
Мелкотемья великих бед
Предлагаю всем миром разрушить
Фестиваля мясного скелет!
Надо мыслить объёмами,
Рисовать плоскостями,
Слыша, как между стонами,
Мир скрепит челюстями.
Может быть, это лечится?
Но болят постоянно
У всего человечества
Прокаженные страны,
Покаянные области,
Беспризорные дети…
Дефицитами совести
Промерзает столетье.
Надо мыслить объёмами:
Не частями, а в целом,
Понимать: за кордонами
Тоже люди, не цели.
Читать дальше