Виктор Подгорский - Не случайно

Читал иероглифы сосен
на снежных страницах холмов.
Мне вспомнилось Болдино, осень,
те листья и груда томов.
Вязь листьев на небе глубоком
звучит обреченно.
Читай о них в прописях бога
на белом и черном,
на письменных глыбах гранита,
на камне убогом.
Никто тех листов не читает
у бога.

Дождь-бисер насквозь пронизал мешковину небес,
Под нею деревья, красны как созревшие фрукты.
Листвой салютует далекой зиме умирающий лес,
лишь веток и ветра услышишь
едва замирающий стук ты.

Последние утки уже покидают распадки холмов,
в пруду леденеющем знак расставанья читая.
Сидишь у окна и мараешь бумагу на груде томов,
а птицы все кличут тебя, до поры улетая.

Печальнее нет ничего и прекраснее нет,
чем дьявольский миг умиранья за миг до рожденья,
когда все пустое и лишнее сходит на нет,
когда застилает поля покрывало забвенья.

Осенние сакуры наши – береза и клен —
лишь миг золотятся, чтоб после исчезнуть навеки.
Так страсть существует, пока мимолетно влюблен,
чтоб после оставить лишь семя тоски в человеке.

Поэтому стар не кто много прожил,
а кто пережил много смертей,
кто в панцире льда заковал
бытия предыдущего время.
И молодость лишь не считает ни сил, ни потерь,
покуда росток пробивается
сквозь не замерзшее семя.

Дождь-бисер настойчивей дятла
стучится в проемы окна.
Деревья и лужи все больше похожи на пятна.
Как горькие слезы, поля застилает вода.
По ком же ты плачешь, осенняя даль?
Не понятно.

Я Миуссами иду.
Липы в желтую дуду
тихо дуют мне во след.
Храм здесь был и храма нет.

Кроют листья златом крыши,
в парк осенний входят мыши.
Под златыми куполами
я стою один во храме.

Храм живет всего мгновенье,
шанс последний для прозренья.
Станет злато завтра медь,
станет нечему звенеть.

Посереет ляпис быстро.
Не прошляпь лазури чистой.
Каждый бог и каждый раб
в лето для ворон и баб.

Скоро облетит добро,
все покроет серебро.
Торопись принять на счастье
в храме осени причастье.

Мелькнув прозолотой, сентябрь поблек
и бронза легла уже у изголовья.
Октябрь, ржавеет железный твой век,
предвестник ноябрьского средневековья.
И скальдов напев монотонно нудит,
и тинг опустел. Вспоминают поэты,
о том, в чем история их состоит,
о каменном веке ушедшего лета.
И теплые камни у них иногда
о вечности хлада вдруг сеют сомненья,
но зиму забыть смогут только тогда,
когда засияет весна возрожденья.
И новое время начнется опять,
останется грязь в утомительном марте,
нарушит апрель с мраком прошлого связь,
и выступит зелень тогда в авангарде.
И в май революции, в песни лесов
ворвется июньское солнце в зените.
От неги июльских пленительных снов
очнемся когда-то, уже в неолите.
И каменный август тот цикл завершит,
на новый виток этот век умножая,
и девять кругов вслед за ним предстоит
до нового солнца и до урожая.

Луна замерзла и куда-то поканала,
с утра все головы заполонил туман.
Пытаюсь отыскать звезду на дне канала —
не отражает ничего обсидиан.

В леса Исакий облачился гордо,
да всадник медный, в бледном свете одинок,
закутал металлическую морду,
поскольку к вечеру до атома продрог.

На город пала влага тяжким прессом —
пора их всех передавить, давно бы так.
Бакланы наблюдают с интересом
чем кончится весь этот кавардак.

А что с них взять, они же птицы-дуры,
да из прохожих не заметил ни один,
что на Фонтанке Пушкин строит куры,
и по Разъезжей бродит хмурый господин.

Накрыло берега горячкой белой,
Евгений наш спасается зазря.
Привет последний от природы помертвелой —
ночь всех подряд в начале ноября.

Луна уже давно куда-то поканала,
да на ночь глядя в головах еще туман.
Хоть что-нибудь найти хочу на дне канала —
не отражает ничего обсидиан.

Иногда возникает особенный свет.
Время смешалось. День как будто бы раздвоился.
И кажется все таким… Не случайным, нет.
Как будто об этом кто-то договорился.
Тебе кивает именно этот сфинкс,
тебя манит именно Банковский мост.
Повеление сверху, судьба или идефикс?
Кто-то прошел по Неве. Иисус Христос?
На этот вопрос не найти ответ,
ответ как будто бы растворился.
– Не вы у Достоевского забыли пакет?
– Простите, должно быть, заговорился.
Однажды заглянешь за горизонт,
а там одни облаков овраги.
– Не вы у великой княгини забыли зонт,
когда заезжали к нам, на Елагин?
Вокруг происходит, казалось бы, суета.
Наверное в этом и заключается тайна —
из тысяч случайностей тогда происходит та,
именно та, которая не случайна.