Трость подобрал и к выходу пролез…
– Садитесь женщина, я вижу вы устали!
В ногах ведь нету правды говорят.
Все пассажиры «в рот воды набрали»,
Лишь отводя от инвалида взгляд…
Автобус ехал в гробовом молчаньи,
Ни кто друг другу не смотрел в глаза.
Искал себе здесь каждый оправданий,
Мозг разрезала будто бы фреза.
Афган, Чечня, да разве мало места,
Где мог парнишка инвалидом стать.
А если он без ног остался с детства,
Медаль за стойкость надобно давать.
Погрязли люди в откровенном хамстве,
Убить готовы, если, что не так.
Век пребывая в беспробудном чванстве
Всех продают за ломаный пятак…
Чужая боль их больше не волнует,
Соринку видят, проглядев бревно.
Пусть, люди вас, подобное минует,
Поверьте мне – всё это не смешно!
День летний, солнышко в зените,
Жара, народ автобус ждёт.
Нет добрых слов – простите, извините,
Желает каждый проскочить вперёд.
Открылись двери – шум, как при осаде,
Детей ватага заняла места.
Довольна мать, аж искорки во взгляде,
Отец ликует, словно он звезда.
Шесть обормотов прыгают и скачут,
Меняют место через семь секунд.
Разорвана на части чипсов пачка,
Машина фыркнув, вышла на маршрут.
Мамаша локтем двигала стоявших,
Чтоб, не дай Бог не сели на неё.
И материла слово ей сказавших,
Язык «заточен», словно остриё…
Старик стоял, за поручень схватившись,
Болталась трость на согнутой руке.
Смотрел на всё, как будто отключившись,
Зажав авоську с хлебом в кулаке.
Дорога дрянь, то ямы, то ухабы,
Трость об пол била судорожно дробь.
И каждый проклинал того прораба
Который лепит латки круглый год…
В салоне дети прыгали гурьбою,
Кричали, выли, все на перебой.
Отец семейства двинул трость ногою,
Сегодня он доволен был собой.
– Ты б надевал резиночку на палку,
Сказал он деду. Просто мочи нет!
Ходить так будешь у себя по парку,
Тут люди едут, платят за билет.
Народ затих и ждал, что будет дальше,
Дед посмотрев обидчику в глаза.
Сказал: «Себе резинку одевай по чаще,
Плодишь дебилов будто бы фреза.
Ни уваженья нет, ни воспитанья,
Голодный, грязный, полудикий сброд.
Есть у меня сейчас одно желанье
Стерильным сделать твой поганый род!»
Я вам больше скажу, молодёжь (не все конечно) не понимает, что такое работать. Им нужно всё и сразу, а если этого нет, то жизнь чертовски несправедлива. Горе и гибель народу, у которого молодёжь перестаёт почитать старших.
Под тридцать в мае – это слишком,
Такой жары никто не ждал.
В фонтанах плещутся мальчишки,
Крещатик в пекле изнывал…
Старик вошёл в утробу банка,
Прохладный воздух, сквознячок.
Давно он не был в русской баньке,
Сюда б сто грамм, да шашлычок…
Он подошёл к столу охраны
И тихо, вежливо спросил:
– Где денег снять, мол, ветерану?
Стоять часами нет уж сил.
Охранник, посмотрев на деда,
Пренебрежительно сказал:
– Просрали вы свою победу,
Вали отсюда на вокзал!
Старик вздохнув, сказал мальчишке:
– Работу б ты себе нашёл.
Весь день сидишь, читаешь книжки,
А так бы что-то изобрёл…
В пакет дедулька руку сунул.
Достал оттуда пистолет.
Икнув, охранник носом клюнул,
Забыв про всё на тот момент.
– Ты паренёк не ерепенься,
Пятак собью с пол ста шагов.
И головой об стол не бейся,
Закрой все двери на «засов».
Роль ставни опусти на окнах
И кнопку вызова нажми.
Приедут, да пальнут по стёклам,
А тут весь зал забит людьми…
Скажи клиентам – ограбленье,
Пусть выйдут все в просторный холл.
И не испытывай терпенье,
Чтоб не пустил я в дело ствол.
Звонок – охранник поднял трубку,
Дедульке быстро передал.
– Устроить хочешь мясорубку?!
На том конце майор орал.
– Ты обращайся по уставу!
Сказал спокойно ветеран.
Полковником я стал по праву,
За мной Берлин, Афганистан.
Майора будто подменили,
Когда узнал с кем говорит.
К нему на лекции ходил он,
Был препод, словно монолит.
Дед рассказал, как отморозки
Забрались ночью в дом к нему.
Стволы, короткие причёски,
Никто не пойман – почему?
Двоих узнал из нападавших,
В Верховной Раде их отцы.
Среди вещей, тогда пропавших,
Забрали китель, подлецы…
На нём моя звезда Героя,
Все ордена, медали там.
Я перенёс не мало горя,
Чтобы простить всё это вам!
Читать дальше