Вон тот, Григорий, прочих пошустрей.
И Царь – Иван, и друг его – Иван.
Как братья. Твой сын – будет мой, без страха.
О женах – разговор второго маха.
Все по уму – а то войной запахло.
А Черногорец ведь – не басурман.
И вот, Григорий Вавич – лоск и стать.
Век в двадцать он открыл, горя здоровьем:
Два паспорта, размашистые брови,
По одному из них – наследник крови.
И прямиком в Одессу торговать…
И задержался там на десять лет,
Имел друзей в бандитах и в матросах,
И обрусел фактически без спроса,
С хазарскими чертами возле носа,
Но утвержден двором в Москву был след.
25. (Сговор)
Домами с Черногорией дружил
Еще отец покойный Николая.
И хорошо, безделица такая
Не затруднит. Балканы не в Китае,
Но европейский «перчик» для души.
Григория не звали ко двору,
Но Министерство Купли и Продажи
Дало понять, а после и покажет,
Что торговать согласно очень даже
И начало навязывать игру.
Герой же порешил давно уж так,
Что капитал, сколоченный на море
Позволит почивать на нем без горя,
Без Министерств, да и без Черногорий…
Еще б жениться, и «причал в цветах».
В Подгорицах не ждали, не к селу.
И Вавич отписал Высокой Силе
О просьбе, разрешить осесть в России.
Об этом многие теперь просили,
Война-то будет, ясно и ослу.
В двенадцатом – Григорий помнил год —
Он родину обрел теперь вторую.
Плюс к разрешенью, сложности минуя,
Царь намекал, супругу взять такую,
Чтобы ему известен был бы род.
Марии уж семнадцать! Не стара ль?
По метрике шестнадцать – молодится!
И вот, в «Гимназию Императрицы»
На выпуск – гости. Хоть и не столица,
А первый город. Первый рынок краль.
С Григорием был Камергер двора.
Потом под ручку с милой классной дамой
Прошелся для обзора панорамы,
С директором рукопожался странно,
И весь довольный отбыл в номера.
С утра он был у Стружкиных в дому,
И Лидия Ивановна пыхтела,
Передвигая по квартире тело,
И самоваром ослепить хотела…
И сговор состоялся по всему.
26. (Жена)
И как понять, как надо быть женой,
Когда не довелось побыть и дочкой?
Лишь внучкой, вот, какая заморочка.
Жена же – это не итог, не точка —
Шаг на стезе высокой и земной.
Отдавшись интуиции добра,
Маруся после очень скромной свадьбы
Не стала ждать в подарок ни усадьбы,
Ни пароходов. В пору поорать бы,
Но есть ли смысл, коль в жизнь идти пора.
Да, Вавич был не беден и не глуп,
Не скуп, не груб, не болен и не скучен.
Гордец, авантюрист – нет крови круче
Балканской. И интригами научен,
И в Министерство влез в одну из групп,
Не как партнер уже, но как эксперт
В сети поставок меж союзных армий
Война уже маячила крылами.
Тут бабушка слегла. Между делами
Похоронили. С прошлым связи нет.
Но их таганский дом не опустел,
Жить в нем решили, нынче не меняться.
Григорий умножал свое богатство
На будущее. Вот бы, расквитаться
С контрактами, и поменять предел!
Мечтать умел, в глазах видна весна!
Супруг обязан чистым быть и сытым,
И выспанным, и галстуком увитым,
И в доме чтоб: не место паразитам,
И светом мягкий, и теплом сполна.
Вот, тут, как раз, и началась война,
И закружилась кутерьма понятий —
Монархий, тираний и демократий.
Путь Вавичей лежал в Архангельск, кстати,
Град-порт – не ссылка, но почти хана.
Но нашей Мане должное отдать:
Семью блюла без лишних разговоров —
Не в армию же и не в Черны Горы,
Поэтому не хлопоты и сборы.
По будущему надо ли страдать?
27. (Политинформация)
Все можно было круто изменить
И в немцев не стрелять. Но все ж стреляют,
И англичане! Эти точно знают,
В кого стрелять. И даже попадают…
Но русский первый должен в драке быть!
Штабы фигурами передвигать,
Менять министров, как и полководцев,
Там подрезать, где тонко и где рвется,
Короче, плыть туда, куда гребется,
И «гришкин бред» на деле воплощать.
А тут Февраль, керенских легион,
Свободы, комитеты, комиссары,
Рулонами валюта на базары,
Протуберанцы, бури и квазары,
И следом – пломбированный вагон.
По-разному оценивают год:
Семнадцатый был революционен,
Вооруженным бунтом в рационе
Всеобщем. Не чума ль оно в короне?
А на вагоне значилось «ремонт».
Простая человеческая месть —
Красивее название «вендетта» —
Одетая в партийные билеты,
Читать дальше