Вячеслав Киктенко - Предместье

К ним всё реже в калитку стучатся
И хозяйку не будят с утра,
И поёт вечерами всё чаще
За сараями сталь топора.

***
«Фонари-фонарики,
Янтари-янтарики,
По столбикам коричневым
Бегут, не унывая,
По самым историческим,
Глухим путям трамвая..».

Нагулялся по свету, и забыл, чёрт возьми,
Дом и улочку эту вместе с людьми,
Что вставали у двери, подавали совет.
Листья есть еще в сквере. А людей уже нет.
…шёл по листьям в печали, обо всех забывал,
Потому, что вначале больше шум волновал,
К устью улиц трамваи шли, кренясь, под уклон,
Шли враскачку, срывая сноп огней за углом,
Полыхали огнями меж ветвей по ночам,
И обутый камнями, рельс поклонный мычал,
И любовь была горькой, как осенний дымок,
Все горчила… под горкой свет её изнемог.
Только брезжит, всё брезжит меж поросших травой,
Меж путей непроезжих – рваный след огневой…

***
Ахнут иглы – вспыхнет ёлка.
В новогоднюю пургу
В домик твой отправлюсь, долго
Буду путаться в снегу.
В окнах свет, конец недели,
Время к водке, к пирогам.
Струйки жаркие метели
Тонко вьются по ногам,
Двор со мной перебегают,
Проползают под дверьми,
У ствола изнемогает
Золотого… ты пойми,
Грустно им за дверью, в праздник,
Эту змейку подберу.
Ты не рада? Стол украсим —
Поползёт по серебру.

***
Нахлобучу медвежью маску
И дождавшись вечерней мглы,
Захромаю, горюя, в сказку
По морозцу, скирпы, скирпы.
Все по сёлам спят, по деревням спят,
Лишь одна не спит, взаперти
Похожу, поброжу, и приду опять,
Ночевать, попрошу, пусти…
Засмеется, проклятая, скажет: «Завал!
Или ты, зверина, сдурел?
Как ты жил-поживал, где ты был-почивал?
Посмотри, ведь совсем озверел!..»
Сдёрну маску – берложиной – скажет – прёт
Разобраться, а ведь права!
Да и кожу, скажет, щетина трёт,
И скрипят в темноте слова.

***
Как, бывало, всходил по ночам на крыльцо.
Ворковал, токовал, лютый стыд хороня,
И пошла за меня, и закрыла лицо.
Пожалела меня.
Не любила молчать да сидеть взаперти,
Белый шарфик летал за плечами, светя.
Отхотела светить, так побудь, погоди,
До рассвета хотя…
Если долго живой не увидеть звезды,
Человеку иная приснится звезда,
Есть старинная быль, как хотелось воды,
И качалась в копытце вода…
Верь, сестрица, не верь, сплыли те времена,
И уже обернуться туда мудрено,
Обернулись, и поздно, и жалость видна,
Заблужденье одно.
А всходил на крыльцо, ворковал, токовал,
Сокрушался душой, что чужая вода…
Вот и попил своё. А тогда воровал.
Выло слаще тогда.

***
Мороз. Саблезубые крыши.
Всё выше, и выше, и выше
Душа устремляется, – там
Всё строже, прозрачнее, тише,
Чем даже в таком захолустьи,
Особенно в зимнюю пору,
Особенно по вечерам,
Когда, обмирая от грусти
Какой-то мерцающей вести,
Проникшей в студеные створы
Земли, как в погашенный храм
(Самим истомясь предстоянием
Земли этим смутным сияниям,
Предвестьям глухим и таинственным),
Вдруг вышатнешь душу мирам.

Особенно в зимней провинции.
Особенно в тихом предместье.
Особенно по вечерам.

***
С котомкой грачей, весь в отрепьях,
Завалится в город февраль
Бузить и орать на деревьях,
И врать как безумный король,
Снежком, по-весеннему лживым,
Запахнет и воздух сырой,
И жар, побежавший по жилам
Под мокрой и слабой корой,
Весь кратер туманного цирка,
Где старый насмешник и враль,
Культя, колченогая цифра,
Хромает по лужам февраль,
Хмелёк распаляет в гулёнах,
Вздувает стволы фонарей,
И светятся стайки влюбленных
Средь мыльных его пузырей…

***
Заречное крылечко, точёные балясины…
А свечка помаленечку в стакане убавляется.
Поёт гитара в садике о невозвратном самом,
А у тебя экзамены. А я подкрался садом.
Но ты послушна, милая, ты вышла на крылечко,
Ты ручку – на перила, а на руке – колечко.
Глаза твои серьёзны, волосы распущены,
Спрашиваешь грозно, сердишься всё пуще…
Целую долго, медленно, и задуваю свечку.
На эти аргументы тебе ответить нечего.
Молчишь… потом прикуриваешь…
Светя дрожащей спичкою,
Над зеркальцем припудриваешь
Взволнованное личико.
Боясь вопросов маминых,
Снимаешь ты колечко,
Идёшь учить экзамены,
И вновь в окошке свечка…
А я о камень брошенный
Споткнусь у вашей булочной,
Подумаю о прошлом,
Подумаю о будущем…