Мария Петровых - Избранное

Тогда воительницы милость
Он верным сердцем призывал,
И дева светлая спустилась
На голубые глыбы скал.

Она отплыть ему велела,
Враждебный ветер укротив,
И парус он направил смело
В послушно голубой залив.

Она стояла здесь, блистая
Бессмертьем юной красоты.
Кустов испуганная стая
Металась у ее пяты.

Змеенышем обвивши чресла,
Подъяв копье, щитом звеня,
Вдруг белым облаком исчезла,
Растаяла в сиянье дня…

Неукротимы, непрестанны, —
Шел, видно, родовой раздор, —
Врубались в землю ураганы
И там остались до сих пор.

В ее расщелинах застыла
Тень от побоища богов.
Ее таинственная сила
Похожа на беззвучный зов…

Но мне родней родного — море,
Когда мирьядами сердец
Дрожит, само с собою споря,
Швыряя берегу венец…

Когда я ошибкой перо окуну,
Минуя чернильницу, рядом, в луну, —
В ползучее озеро черных ночей,
В заросший мечтой соловьиный ручей, —
Иные созвучья стремятся с пера,
На них изумленный налет серебра,
Они словно птицы, мне страшно их брать,
Но строки, теснясь, заполняют тетрадь.
Встречаю тебя, одичалая ночь,
И участь у нас, и начало точь-в-точь —
Мы обе темны для неверящих глаз,
Одна и бессмертна отчизна у нас.
Я помню, как день тебя превозмогал,
Ты помнишь, как я откололась от скал,
Ты вечно сбиваешься с млечных дорог,
Ты любишь скрываться в расселинах строк,
Исчадье мечты, черновик соловья,
Читатель единственный, муза моя,
Тебя провожу, не поблагодарив,
Но с пеной восторга, бегущей от рифм.

Что может быть грустней и проще
Обобранной ветрами рощи,
Исхлестанных дождем осин…
Ты оставался здесь один
И слушал стонущие скрипы
Помешанной столетней липы.

Осенний лед, сковавший лужи,
Так ослепительно сверкал
Зарей вечернею… Бокал —
Огонь внутри и лед снаружи —
Ты вспомнил… (Он последним был,
Соединившим хлад и пыл.)

Той рощи нет. Она едва
Успела подружиться с тенью,
И та училась вдохновенью, —
Сгубили рощу на дрова.
Для радости чужих дорог
Три дерева Господь сберег.

Их память крепко заросла
Корой, дремотой и годами,
Но в гулкой глубине дупла
Таят, не понимая сами, —
Свет глаз твоих, тепло руки
И слов неясных ветерки.

Несчастные! Какая участь!
Но пред тобой не утаю —
Завидую, ревную, мучусь…
Я отдала бы жизнь мою,
Чтоб только слышать под корой
Неповторимый голос твой.

Летучим шагом Аполлона
Подходит вечер. Он вчерне
Луну, светящую влюбленно,
Уже наметил, — быть луне
Под легкой дымкою тумана
Печальной, как твоя Татьяна.

Дорогой наизусть одной
Ты возвращаешься домой.
Поля пустынны и туманны,
И воздух как дыханье Анны,
Но вспыхнул ветер сквозь туман —
Бессмертно дерзкий Дон Жуан.

В бревенчатой теплыни дома
Тебя обволокла истома
Усталости… Но вносят свет,
Вино, дымящийся обед.
Огнем наполнили камин,
Прибрали стол, и ты — один.

Ты в плотном облаке халата,
Но проникает сквозь халат —
Тяжелый холод ржавых лат
И жар, струящийся от злата…
Ты снова грезишь наяву,
А надо бы писать в Москву.

На сколько душу ни двои, —
Чтó письма нежные твои,
Прелестные пустые вести,
И чтó — влечение к невесте,
И это ль властвует тобой,
Твоей душой, твоей судьбой!..

Во влажном серебре стволов
Троились отраженья слов,
Еще не виданных доныне,
И вот в разгневанном камине —
Внутри огня — ты видишь их
И пламя воплощаешь в стих.

С тех пор сто лет прошло. Никто
Тебе откликнуться не в силах…

В угоду гордости моей
Отвергнула друзей,
Но этих — ветер, ночь, перрон —
Не вымарать пером.

Они дрожат в сияньи слез,
А плачут оттого,
Что слышат возгласы колес
Из сердца моего.

Но током грозной тишины
Меня пронзает вдруг,
И тело — первый звук струны,
А мысль — ответный звук.

Я узнаю мой давний мир —
Младенчество земли,
И ребра, струны диких лир,
Звучанье обрели.

Певуче движется душа
Сплетениями вен,
И пульсы плещут не спеша
Пленительный рефрен.