Владимир Фирсов - Солнечные колодцы

Волевой!

А думал как?

Надо чикаться с народом?

Ты меня держись, чудак,

Мне здесь быть не больше года.

По секрету доложу:

Мне в районе ищут место.

Ты один годишься вместо,

Если хочешь, предложу…

Утвердят. А что? Герой!

За колхозы был горой.

Большевик с партийным стажем.

Утвердят, не пикнут даже…

И еще он что-то нес

Все на той же самой ноте.

И слезился пьяный нос

В такт

Нахлынувшей икоте…

Бабы смотрят – ах да ах! –

На Тишкова на Ивана:

Спит, сердечный, на мехах

Перегретого баяна.

Мнутся бабы,

Не хотят

Мужика опять тревожить…

А Аким свое:

– Пустяк!

Трудно будет… мы поможем.

Ты да я… без дураков…

Друг за друга… понимаешь?..

Федор гаркнул:

– Эй, Тишков!

Что ж ты, Ванька, не играешь!

И опять меха гудят.

И глядит печально Даша:

Мужики махрой чадят,

Одиноко бабы пляшут.

Горько пляшут и поют,

Горько плачут, горько пьют!..

Федор встал из-за стола,

Сделал Даше знак и вышел…

На недальний лес,

На крыши

Полночь звездная легла.

Снег похрустывал светло,

Избы дымчато темнели.

Даше сладко и тепло

У прокуренной шинели.

Мир шатался,

Мир хмелел,

Звезды путали орбиты!

Не спеша рассвет белел

На земле родной, обжитой…

Знала ночь,

И знал рассвет,

Как пахнуло в мир весною,

Как за много горьких лет

Сладкой болью губы ноют.

Потому в минуты те

Вспоминать им было любо,

Что вот так же ныли губы

В дни свиданий в Красоте.

Отошла война.

И снова

Опаленная земля

Поднималась, веря в слово

Краснозвездного Кремля.

Ради нашей звездной силы,

Как всегда,

Из года в год

Вновь на жертвы шел

России

Удивительный народ.

Понимал, что не богато,

Что не весело живем

Символической оплатой,

Крайне низким трудоднем.

И случалось, что налоги

Отрывали от земли…

Невеселые дороги

Многих в город увели.

Шли на шахты.

Возводили

Над руинами дворцы.

Уходили, уходили

Дети, матери, отцы.

Уходили – слезы лили.

Уходили от нужды,

От бессолья уходили,

От непрошеной беды.

А беда была одна –

Бедам всем беда – война.

Да к тому же – недороды.

Хлеб от засухи горел…

Я запомнил эти годы,

Не запомнить я не смел!

Сердце к сердцу,

Слово к слову,

Общее житье бытье.

Дети Федора Кострова –

Поколение мое.

Мы учились вместе в школе,

Шли за плугом, как могли, –

Дети горя, дети боли,

Дети раненой земли…

Нам печали завещали,

Но печали той поры

Чистым светом освещали

Пионерские костры.

Я не раз припомню снова

Годы детства, без прикрас.

Анна Дмитриевна Кострова

Грамоте учила нас.

Отдавая людям душу,

Жизнь свою, в конце концов,

Нас она учила слушать

Песни дедов и отцов.

Нас она учила мерить

Не по бедам жизнь страны.

И священной верой верить

В то, чем люди жить должны.

А сама жила несладко.

В сизом пепле голова.

Началась война – солдатка,

А закончилась – вдова.

Для нее на этом свете

Не осталось ничего,

Только – школа,

Только – дети,

Только память – про него.

И сегодня в край родимый

Приезжая,

Я грущу.

Все гляжу куда-то мимо,

Будто прошлое ищу…

Вдоволь слез,

И горя вдоволь,

Было вдоволь лебеды.

Всюду сироты и вдовы,

Дети, детища беды.

А беда была одна –

Бедам всем беда – война.

Вечно мельница молчала,

Не крутила жернова.

Под ракитами скучала

И грустила,

Как вдова.

И ни конского копыта,

Ни коровьего следа.

Вся скотина перебита,

Что поделаешь – беда.

На глазах ребята тают

С лебеды и со жмыхов…

А в деревнях не хватает

И сегодня женихов.

И забыли те девчата,

Вековухи навсегда,

Что во всем то виновата

Эта самая беда.

Та беда была одна –

Бедам всем беда – война.

И на кладбище,

Поросшем

Тою горькой лебедой,

Вспоминаю я о прошлом

И беседую с бедой;

Ты, беда, была одна –

Бедам всем беда – война.

Я молчу перед крестами,

Где ровесники лежат,

Понимая,

Что не встанут –

Не себе принадлежат.

Не услышат,

Как сегодня

Под крылом столетних ив

Громко

Мельница заводит

Свой торжественный мотив.

Не поймут,

Что не хватает

Ребятни у деревень,

Не услышат,

Как светает,

Как восходит новый день.

Как глядит на мир уныло