Василий Жуковский - Двенадцать спящих дев

"Усопший, мир с тобою!"

И мир не будет твой удел:

Ты адово стяжанье!

Но время... идут... час приспел.

Внимай их завыванье;

Сошлись... призывный слышу клич.

Их челюсти зияют;

Смола клокочет... свищет бич...

Оковы разжигают".

"Спаситель-царь, вонми слезам!"

"Напрасное моленье!"

"Увы! позволь хоть сиротам

Мне дать благословенье".

Младенцев спящих видит бес

Сверкнули страшно очи!

"Лишить их царствия небес,

Предать их адской ночи...

Вот слава! мне восплещет ад

И с гордым Сатаною".

И, усмирив грозящий взгляд,

Сказал он Громобою:

"Я внял твоей печали глас;

Есть средство избавленья;

Покорен будь, иль в ад сей час

На скорби и мученья.

Предай мне души дочерей

За временну свободу,

И дам, по милости своей,

На каждую по году".

"Злодей! губить невинных чад!"

"Ты медлишь? Приступите!

Низриньте грешника во ад!

На части разорвите!"

И вдруг отвсюду крик и стон;

Земля затрепетала;

И грянул гром со всех сторон;

И тьма бесов предстала.

Чудовищ адских грозный сонм;

Бегут, гремят цепями,

И стали грешника кругом

С разверзтыми когтями.

И ниц повергся Громобой,

Бесчувствен, полумертвый;

И вопит: "Страшный враг, постой!

Постой, готовы жертвы!"

И скрылись все. Он будит чад...

Он пишет их рукою...

О страх! свершилось... плещет ад

И с гордым Сатаною.

Ты казнь отсрочил, Громобой,

И дверь сомкнулась ада;

Но жить, погибнувши душой,

Коль страшная отрада!

Влачи унылы дни, злодей,

В болезни ожиданья;

Веселья нет душе твоей,

И нет ей упованья;

Увы! и красный божий мир

И жизнь ему постылы;

Он в людстве дик, в семействе сир.

Он вживе снедь могилы.

Напрасно веет ветерок

С душистыя долины;

И свет луны сребрит поток

Сквозь темны лип вершины;

И ласточка зари восход

Встречает щебетаньем;

И роща в тень свою зовет

Листочков трепетаньем;

И шум бегущих с поля стад

С пастушьими рогами

Вечерний мрак животворят,

Теряясь за холмами...

Его доселе светлый дом

Уж сумрака обитель.

Угрюм, с нахмуренным лицом

Пиров веселых зритель,

Не пьет кипящего вина

Из чаши круговыя...

И страшен день; и ночь страшна;

И тени гробовыя

Он всюду слышит грозный вой;

И в час глубокой ночи

Бежит одра его покой;

И сон забыли очи.

И тьмы лесов страшится он:

Там бродит привиденье;

То чудится полночный звон,

То погребально пенье;

Страшит его и бури свист,

И грозных туч молчанье,

И с шорохом падущий лист,

И рощи содроганье.

Прокатится ль по небу гром

Бледнеет, дыбом волос;

"То мститель, послан божеством;

То казни страшный голос".

И вид прелестный юных чад

Ему не наслажденье.

Их милый, чувства полный взгляд,

Спокойствие, смиренье,

Краса - веселие очей,

И гласа нежны звуки,

И сладость ласковых речей

Его сугубят муки.

Как роза - благовонный цвет

Под сению надежной,

Они цветут: им скорби нет;

Их сердце безмятежно.

А он?.. Преступник... он, в тоске

На них подъемля очи,

Отверзту видит вдалеке

Пучину адской ночи.

Он плачет; он судьбу клянет;

"О милые творенья,

Какой вас лютый жребий ждет!

И где искать спасенья?

Напрасно вам дана краса;

Напрасно сердцу милы;

Закрыт вам путь на небеса;

Цветете для могилы.

Увы! пора любви придет:

Вам сердце тайну скажет,

Для вас украсит божий свет,

Вам милого покажет;

И взор наполнится тоской,

И тихим грудь желаньем,

И, распаленные душой,

Влекомы ожиданьем,

Для вас взойдет краснее день,

И будет луг душистей,

И сладостней дубравы тень

И птичка голосистей.

И дни блаженства не придут;

Страшитесь милой встречи;

Для вас не брачные зажгут,

А погребальны свечи.

Не в божий, гимнов полный, храм

Пойдете с женихами...

Ужасный гроб готовят нам;

Прокляты небесами.

И наш удел тоска и стон

В обителях геенны...

О, грозный жребия закон,

О, жертвы драгоценны!.."

Но взор возвел он к небесам

В душевном сокрушенье

И мнит: "Сам бог вещает нам

В раскаянье спасенье.

Возносятся пред вышний трон

Преступников стенанья..."

И дом свой обращает он

В обитель покаянья:

Да странник там найдет покой,

Вдова и сирый друга,

Голодный сладку снедь, больной

Спасенье от недуга.

С утра до ночи у ворот

Служитель настороже;

Он всех прохожих в дом зовет:

"Есть хлеб-соль, мягко ложе".