Вячеслав Киктенко - Солнце золотое

Шаркало о камни жёлтым днищем.

Низко шло по дымному песку…

Это ещё станет пепелищем.

Здесь ещё изведают тоску.

Гордые, угрюмые народы

Здесь и в щель скалы воткнут копьё.

А пока – объяли душу воды.

И душа уходит в забытьё.

Всё ещё в порядке, всё в покое…

Только разъедает камни йод,

Только солнце, солнце золотое

На закате сильно устает,

Только ожидают год за годом

Кто исполнит мыслимый завет

Просто встать и прорасти восходом

И закатом возвестить рассвет.

***

Свет, толчёный в чёрной ступе…

На ступенях у скалы.

Он сидел тогда в раздумье

У раздутой Им золы.

Он подыскивал простые,

Однозначные слова,

До скупой земли пустыни

Опуская рукава.

Буквы бабочек с опаской

Правя, опрощал в тоске

Смысл, повисший пред оглаской

На тончайшем волоске.

Ни пергаментов, ни хартий…

И ползла себе змея

По пустыне, как по карте,

Как по книге Бытия.

И ложился длинный-длинный,

Безмятежный след, деля

Безраздельные долины:

Тут – земля, и там – земля…

Ржа рудых грунтов урана.

Привкус каменных просфир.

Крепость Торы. Кряж Корана.

…стронций, бьющий сквозь цифирь.

***

Мне снился каравай – до боли грудь щемящий.

Быть может, он хотел, чтоб вспомнил я… кого?

Мне снился круглый хлеб… он был еще дымящий,

И золотилась корочка его.

Тревожен этот сон, и радостен, я знаю,

Должно быть, он в ночи давно меня искал,

Я выпекаю – Хлеб!..

Но я не понимаю,

Но я ведь никогда его не выпекал.

А он стоял светло, как золотая башня,

Он испускал лучи от мощного лица.

А там, за ним, в дыму – угадывалась пашня,

И города вдали, и сёла без конца.

А стол был как земля, и хлеб стоял на блюде,

Как солнце, как зерно, взошедшее сквозь мрак,

Я чувствовал, кругом за ним стояли люди,

Но я не видел их, не понимаю как…

А он ещё сиял, дымился на престоле…

И смолото зерно. И я его испёк.

Я видел – и моя в нем золотилась доля,

Я чувствовал всё то, что видеть я не мог.

***

В тот час, когда зальёт полнеба синька,

Соперничая славой со звездой,

Раскинет крылья алая росинка

По лепесткам ромашки золотой,

И день блеснёт… и дождь зальёт, быть может,

Слепящей влагой рощи и сады…

Нагрянет ночь – звезда лишь приумножит

Подвижное сияние воды.

***

Жизнь солнцем была,

Световым пропинаньем,

А осень пришла —

Стала Воспоминаньем,

И двинулась память

Из мглы пережжённой,

Как снежная замять

На куст обнажённый,

По веточкам тела

Сквозя, протянулась,

В душе онемела,

А в слове очнулась.

А слово века

И стоит-то на этом,

Что дышит строка

Тем же солнцем и светом.

***

Я чистый, сижу лягушонком на длинной кувшинке,

И только одни тополиные меня искушают пушинки.

Что пух? Ерунда. Всё могло быть гораздо плачевней.

Как с гуся вода, с меня скатываются огорченья.

Весь белый, пушистый, плыву я над тёмной водою,

Вверху надо мной – голубое, а там, в голубом – золотое!..

К чему это я, лягушонок на длинной кувшинке?

Ах да, ерунда, тополиные эти пушинки…

***

Церковная тонкая свечка

Горит огоньком золотым.

Горит золотое сердечко

Над воском, слезой залитым,

Пылает, как листик у стебля,

Сквозь всё мировое ничьё,

Но стебель тот, пламя колебля,

Пронзает и сердце моё.

…и пламя колеблется пылко,

И сумрак всемирный суров,

Но эта прозрачная жилка

Закручена в сердце миров,

Мрак мира, как воск, растопляя,

Уже в заиконной дали,

Сквозь чёрные окна пылает

Неспящее сердце земли.

Там солнц равнодушных ристанья,

Там искрами бездна сорит,